Пять лет не отмечал Новый год. А пожалел об этом лишь
сейчас. Наверное, это слишком земной праздник.
Сейчас на Земле, должно быть, конец лета. Конечно, если не
изменился климат, а я не ошибся, решив, что это озеро — Байкал. Ветерок был
холодным и пах не по-летнему. Ягод я никаких не нашел, но, возможно, в этом был
виноват сгустившийся сумрак. Не беда. В своем комбинезоне я не замерзну и
зимой.
Ночное небо на Земле оказалось для меня самым реальным
доказательством прошедших столетий. Нет, рисунок созвездий не изменился, или же
моих познаний в астрономии не хватило, чтобы заметить отличия. А вот ползущие
по небу искры космических спутников привели бы в экстаз Циолковского или
Королева. Честно говоря, от их обилия становилось не по себе. Разноцветные огни
скользили во всех возможных направлениях с самыми неожиданными скоростями.
Несколько раз траектории спутников менялись у меня на глазах, причем под такими
углами, что в наличии гравикомпенсаторов можно было не сомневаться. С десяток
спутников имели явно километровые размеры — они выглядели не точками, а
маленькими дисками. Вокруг одного такого диска периодически вспыхивал тусклый
ореол, который я определил как вторичные эффекты работы плазменных двигателей.
Похоже, эта махина ползла по такой низкой орбите, что ей постоянно приходилось
компенсировать потерю высоты от торможения в стратосфере.
На востоке, почти у самого горизонта, висело нечто вообще
невообразимое — тусклый квадратик, от которого уходила вниз колонна яркого
света. Умом я понимал, что это всего лишь космическое зеркало — огромная
блестящая пленка, отбрасывающая на нужную точку земной поверхности солнечный
свет. Но единственная ассоциация, которую вызывало у меня зеркало, была до жути
прозаической. Окошко. Маленькое квадратное окошко в темном подвале, из которого
сочится дневной свет.
Зрелище открытого в небе окна вызывало у меня если не
трепет, то какое-то потрясающе неуютное ощущение. Ни на одной планете в
галактике я не видел такого простого и впечатляющего решения проблемы ночного
освещения.
Земля казалась мне чужой, словно девчонка-одноклассница,
впервые наложившая яркий макияж и надевшая взрослое платье. Это был уже не
совсем мой мир.
Но, если верить Маэстро, здесь любили Данькины картины. А та
политика, которую вела Земля последние два года, открыв планетам Храмов свое
существование, никак нельзя назвать несправедливой или колониальной.
Единственное, на чем Земля настояла, так это на создании
системы взаимопомощи человеческих миров с Десантным Корпусом в качестве
основной ударной силы. Но эта военная структура управлялась общим советом
представителей планет, носила явную оборонительно-противофанговскую
направленность и за два года ничем себя активно не проявила.
Возможно, я был несправедлив к родной планете.
Посреди ночи, когда костер стал догорать, я соорудил себе в
сторонке постель из веток и улегся досыпать. После скал Сомата колючее хвойное
ложе показалось мне вполне приемлемым.
* * *
Меня разбудили птицы.
Минуту я лежал, не открывая глаз. Где-то совсем рядом, в
нескольких метрах пощелкивала неведомая пичуга. Лет пять назад я счел бы ее
пение немногим мелодичнее вороньего.
Сейчас я был рад этим звукам. Меня приветствовала Земля — не
всегда красивая, не всегда изысканно-благородная. Единственная родина людей.
Моя планета.
— Здравствуй, — прошептал я. — Доброе утро…
— Доброе утро.
Со мной поздоровались чуть удивленно, но вполне вежливо.
Прежде чем незнакомец закончил фразу, я, не вставая с земли, метнулся в
сторону. Должно быть, это выглядело забавно: полупрыжок-полусальто с
одновременным похлопыванием по затылку — именно так должна была выглядеть со
стороны моя попытка вытащить из отсутствующих ножен утопленный меч.
Приземлившись метрах в двух от постели из лапника, я
потянулся за пистолетом. И остановил руку.
Мой утренний гость не напугал бы и ребенка. Тощий белобрысый
парень лет семнадцати, длинноволосый, в больших круглых очках. Неужели в
двадцать втором веке Земля не справилась с близорукостью? Из одежды на парне
были черные плавки и блестящая, словно из фольги, лента, небрежно намотанная на
правую руку от локтя до плеча. Несмотря на столь скудный гардероб, юноша был
совершенно незагорелым, кожа его отливала почти молочной белизной.
— Твой утренний тренинг? Или я вас напугал?
Парень слегка улыбнулся. Несмотря на полную растерянность, я
отметил неожиданную смесь обращений на «вы» и на «ты» в его словах. Своим
ответом я, видимо, определял дальнейший стиль наших отношений…
Не люблю, когда за меня пытаются что-то решить.
— И то и другое, — пытаясь улыбнуться ответил я.
Парень задумчиво смотрел на меня. Потом приподнял ладони в своеобразном
приветствии.
— Извини, — вполне дружелюбно сказал он. — Ждал, пока ты
проснешься. Хотел позвать на завтрак.
Его русский был безупречен — но с легким акцентом, словно у
прибалта. И все же у меня не возникло ни тени сомнения, что он говорил на родном
языке. Просто русский язык чуть-чуть изменился.
— Я думал, поблизости никого нет, — пояснил я. — Вот и
растерялся.
— Я роддер, — невозмутимо сказал парень.
— Роджер? — я не понял незнакомого слова. И удивил этим
собеседника.
— Род-дер, — раздельно произнес он. — Или о нас уже никто не
помнит?
Я пошел ва-банк.
— Мне казалось, — осторожно произнес я, — что роддеров
остались единицы.
Парень поморщился, и я почувствовал, что угадал.
— Нет, десятки… Понимаю. Суть в фангах и генормистах. Мы за
скобкой. Но — есть.
Небрежно кивнув, я потянулся. И спросил:
— Так как насчет завтрака?
Парень снова вытаращился на меня. Зачем-то снял очки — и я
заметил, что он совершенно не щурится.
— Ты интересно говоришь. Откуда?
Раздумывать не приходилось. Я показал рукой вверх.
— Колонист?
— С Земли, но долго жил там.
— В объеме, — совершенно дико заключил парень. Похоже, мой
ответ его удовлетворил. — Насчет завтрака… Насчет… — смакуя слово, произнес он.
— Идем.
Мы двинулись к лесу. Парень вдруг спросил:
— Знакомимся?
Я кивнул. Чем меньше звуков я издам, тем лучше.
— Андрей.
— Сергей.
Мы шли через лес, впереди Андрей, помахивая снятыми очками,
за ним я. Парень вилял между деревьями самым диким образом, никаких следов
тропинки не было, и я заволновался.