Он и мечом тоже хорошо владел, был одним из лучших, хоть и не самым лучшим. Это тоже подвергали проверке на болотах. Размер клинков имел значение при равной быстроте, а среди них были и более крупные мужчины. Один человек владел некоторыми тайными знаниями. Он сказал, что это наследство каньлиньских воинов, которые уже стали легендой.
Дайянь попытался учиться у него, но тот оказался колючим человеком с трудным характером и не захотел его учить, считая своим преимуществом то, что он единственный умел делать определенные вещи. Вероятно, он был прав.
Дайянь предложил в обмен научить его стрельбе из лука, но тот не любил лук: он заявил, что лук – варварское оружие, и это было широко распространенным мнением. «Оно убивает того, кого тебе нужно убить», – вот и все, что ответил ему Дайянь.
Его знали как человека, которому иногда необходимо побыть в одиночестве. Он читал книги, когда удавалось их достать – трудно было хранить книги в сырости болот. Иногда он записывал свои размышления, потом уничтожал их в костре или в воде.
Тебе позволяют быть немного другим, если ты хорош в бою и очень хорошо придумываешь планы и осуществляешь их. Если ты приносишь деньги и приводишь нужных людей, договариваешься с крестьянами насчет еды и лекарств и умело убиваешь, если возникает необходимость. Он умел рассмешить людей или предотвратить ссору – и то и другое полезно, когда люди живут в такой тесной близости. Он отрастил бороду, чтобы казаться старше, иногда носил плащ с капюшоном вместо шляпы.
Его одолевали мысли, делали его мрачным, гнали в сумерки под открытое небо, даже во время зимних дождей.
Со временем они все больше узнавали о масштабах катастрофы в пустыне на северо-западе: она положила конец долгой войне после провалившегося нападения на Эригайю.
Даже сейчас продолжали рассказывать разные истории. Остатки императорской армии, где бы они ни находились, лишились боевого духа после рассказов о том отступлении. Большинство уцелевших командиров казнили. Главнокомандующий армии, евнух У Тун, выжил – политика двора, могущественные друзья.
Дайянь представлял себе, как сам убивает этого человека.
И еще он думал: армии нужны лидеры, а не просто мужчины, способные служить и сражаться. Настоящим врагом, несомненно, по-прежнему являлись сяолюй. А истинной целью, глубоко затаенным желанием, оставались Четырнадцать префектур. Потерянные, отданные, они продолжали платить дань северу.
Еще мальчиком, живя на западе, он ненавидел рассказ о том поражении. Лежа на узкой койке, он видел сны, в которых он изменял все одним взмахом меча. Для него ничего не изменилось, хотя так много в жизни сложилось не так, как он ожидал, – начиная с того момента на сельской дороге.
Он не останавливался на том воспоминании. Это было трудно. Он старался не думать об этом.
Он думал: «Почему они воюют с кыслыками?» Кыслыки не имели никакого важного значения. Об этом он размышлял. Никто еще этого ему не объяснил. А прийти к пониманию политической ситуации было нелегко в том мире, где он существовал. Невозможно просто зайти в управу в базарном городе и побеседовать с супрефектом за чаем с пряностями и сладкими пирожками.
Размышления об этом, о том, как он отрезан от мира, внушали ему беспокойство. Иногда по утрам он брал трех-четырех из своих новичков и шел вдоль берега реки. Они охотились, собирали новости, он учил их передвигаться незамеченными на фоне зимнего горизонта. Иногда он устраивал им угощение с вином и девушками в винных лавках тех деревень, которые по их сведениям были безопасными. Затем они возвращались на болота.
На этот раз, с приближением весны, когда все в природе зашевелилось, ему не захотелось заниматься обучением. Он поговорил с другими вожаками и однажды утром покинул лагерь. Он делал это довольно часто, возвращался с полезными сведениями; никто не возражал, его даже поощряли. Жэнь Дайянь, как всем было известно, не такой, как все.
Цзао Цзыцзи отправился с ним. Цзыцзи почти всегда ходил вместе с ним.
Они пошли на восток по согревающейся земле. Видели, как распускаются листья, первые цветы. Два раза шел дождь, и это было хорошо. Здесь нужен весенний дождь, всегда. Они спали под деревьями, не считая ночи у паромщика, который перевез их через реку. Этому человеку можно было доверять. Он одинаково ненавидел сборщиков налогов и людей из сети «Цветы и камни».
Он был старым. Держал этот паром уже тридцать лет, как сообщил он им. Его сын должен был сменить его, но восемь лет назад его забрали на войну и там он погиб.
Он перевез их бесплатно; они оказали ему пару услуг за эти годы, но разбойники, по крайней мере, подчиненные Жэнь Дайяня, хотели, чтобы те, кто может им понадобиться, не только боялись их, но и доверяли им. Дайянь всегда настаивал на плате. Гордость проявляли и паромщик, и разбойники на болотах.
На их болоте обитало около шестисот человек – одна из самых крупных бандитских группировок в этой части Катая. Дайянь командовал сотней.
Несмотря на его молодость, все уже осознали, на что он способен. Никто так ловко не выслеживал купцов с деньгами и товарами на среднем течении реки, не устраивал на них засады и не совершал набеги на отряды «Цветов и камней», а он делал это с особым усердием. Он убил шестерых членов такого отряда прошлой осенью стрелами – ни одна не прошла мимо цели.
Он все же позволил паромщику приютить их на ночь и предложить им еду и вино. Этот человек сообщил им новости, которые собрал за зиму, некоторые были им полезны. Люди переправлялись с одного берега на другой и обратно, они разговаривали. Человек у румпеля слушал.
Паромщик ночью храпел. Цзызци толкал его ногой и заставлял перевернуться на бок, когда храп в маленькой хижине у реки становился слишком уж громким.
Ранним утром они переправились через Великую реку под мелким дождем, слушая крики гусей над головой, хоть и не видели их. В самый тихий час они плыли по реке настолько широкой, что северный берег показался только после того, как они уже проделали половину пути, словно возник из другого мира или из сна.
Один большой город недалеко от северного берега, Чуньюй, был тем местом, куда разбойники могли приходить за едой и новостями. На его западной окраине стояли небольшие казармы, но, несмотря на присутствие солдат (плохо обученных, обычно испуганных), государственные чиновники чувствовали себя неуютно в этом городе.
Налоги повысили, чтобы заплатить за войну с кыслыками, а начальники из сети «Цветы и камни» одновременно начали плавать вверх и вниз по реке и требовать бесплатной рабочей силы. Враждебность на этом участке реки к тем, кто работал на императорский двор, достигла предела.
Чуньюй нельзя было назвать городом, где царит беззаконие. Им, как обычно, управляли назначенные старейшины, а милиции из фермеров поручили помогать гарнизону. Фактически налоги собирали весной и осенью. Если не собирали, старейшин могли побить палками. Или еще хуже. Но в нем не было управы, а различные судейские из города, где размещалась супрефектура (к северу отсюда), формально обязанные проводить уголовные расследования в этом районе, склонны были отдавать правосудие в руки самого Чуньюя.