Во взгляде, брошенном на него Чжэнем, не было открытой ярости, но этот взгляд мог обдать холодом, если бы он не был его начальником и не привык к таким взглядам за долгие годы. А ведь они еще не добрались до главного в то утро. Он это знал; Чжэнь – нет.
– Си Вэньгао, – сказал Кай Чжэнь, – всю свою жизнь хранил верность своим друзьям и сторонникам.
– И эта черта нас восхищает, – ответил император. Он сделал паузу. – Мы желаем отдать распоряжение по этому делу. Приказ о ссылке Линь Ко должен быть отозван и извещение об этом отправлено ему немедленно. Его следует повысить на два гражданских ранга в качестве возмещения и сделать соответствующие изменения в отношении его пособия и жилья. Пусть его дочь и ее муж явятся к нам в наш сад. Мы желаем познакомиться с этой женщиной. Ее каллиграфия изумительна. С сегодняшнего дня все намеченные имена и наказания, назначенные для оставшихся членов консервативной фракции, должен проверять первый министр. Мы недовольны, помощник советника.
Естественно, Кай Чжэнь снова упал на колени. Прямо рядом с садовником. Он прижался лбом к гравию дорожки.
– Моя жизнь принадлежит вам, небесный повелитель! – воскликнул он.
«Он может быть внушительным, – подумал Дэцзинь, – когда ему приходится употребить свою власть». Это случалось редко. Иногда об этом стоило пожалеть.
Император ответил:
– Оставайтесь на месте и сообщите нам, где находится генерал У Тун, назначенный вами командующим нашими войсками на северо-западе. Объясните, почему он не прибыл ко двору и не рассказал нам, что произошло на войне с кыслыками. Мы узнали сегодня утром от садовника то, о чем, по-видимому, знает весь Ханьцзинь!
Он не старался скрыть свой гнев (он ведь император).
И здесь, конечно, таилась истинная, смертельная угроза этого утра. «Кай Чжэнь сейчас должен это понимать», – подумал Дэцзинь. Его сердце должно сильно биться, пот заливать тело, его кишки, наверное, сжимают спазмы страха.
Он должен понимать, что может потерять всю власть и высокое положение, может даже умереть сегодня. Или отправиться в ссылку на остров Линчжоу.
* * *
В тот же день на острове, что лежит далеко-далеко на юге, за горными вершинами и реками, за рисовыми полями, и болотами, и джунглями, за проливом, где ветер гонит белые барашки волн, почти уже за пределами Катая, – опять возносили молитвы, благодарили богов и молились об окончании летних дождей.
Дожди приносил на Линчжоу западный ветер в третий месяц года, и они продолжались до глубокой осени. Ливни сопровождались удушающей жарой и влажностью, и именно вызванные ими болезни убивали людей, в основном тех, кто родом с севера.
Те, кто родился в прибрежных горах, и коренные жители самого Линчжоу лучше справлялись с болезнью и нервным истощением, приходящими вместе с дождливым летом на остров, который многие считали лежащим на границе с потусторонним миром.
Там водились гигантские змеи. Они не были легендой. Они извивались на грязных деревенских дорогах или вытягивались вдоль капающих водой веток с темными листьями в лесах.
Там водились ядовитые пауки, много разновидностей. Некоторые такие крохотные, что их почти не было видно, когда они убивали. Люди никогда не надевали сразу сапоги или туфли, сначала они их вытряхивали, готовые быстро отскочить в сторону.
Там водились тигры, которых можно встретить только на юге. Их рев иногда заполнял темные ночи острова под тучами или под звездами. Говорили, что этот рев парализует человека, если раздастся слишком близко. Каждый год тигры убивали много людей. Быть осторожным недостаточно, если тигриный бог наметил тебя в жертву.
Там водились призраки, но призраки были повсюду.
На удивительных цветах распускались громадные соцветия, ярко окрашенные, с одуряющим запахом. Но ходить в луга или к опушке леса, чтобы полюбоваться ими, было рискованно, а во время летних ливней просто невозможно.
Даже под крышей, в период самых сильных дождей и ветра жизнь становилась опасной. Фонари сильно раскачивались и гасли. Свечи на алтарях могли упасть. В хижинах случались пожары, когда дождь колотил по крышам и гром возвещал о гневе богов. Можно было сидеть во внезапно наступившей в полдень темноте, сочиняя стихи в голове или читая их вслух, повышая голос, чтобы перекрыть барабанную дробь ливня, своему верному сыну, который сопровождал на край света.
Когда наступало затишье и появлялась возможность писать, Лу Чэнь брал кисть и бумагу, растирал тушь и описывал все в стихах и в письмах на север.
В своих письмах он решительно, с вызовом демонстрировал хорошее настроение. Он понятия не имел, попадут ли письма к адресатам (большинство писем он писал брату Чао, некоторые – жене, они оба жили на ферме к югу от Великой реки), но ему здесь почти нечем было заняться, кроме писательства, и это всегда было сущностью его души.
Стихи, эссе, письма, донесения двору. Среда обитания, созданная в мыслях. Он привез с собой некоторые книги, за эти несколько лет они пострадали от влаги. Тем не менее, у него было несколько классических произведений Чо, которые он почти все хранил в памяти, а также много стихов. Когда-то, очень давно, он написал, что искренне верит: он будет доволен жизнью где угодно. Это убеждение сейчас подвергалось испытанию. Как и его способность смеяться и вызывать смех у других.
Бумагу достать было трудно. На краю деревни высился храм, где было шесть священнослужителей Пути, и нынешний старейшина восхищался Чэнем, знал его поэзию. Чэнь ходил туда почти каждый день, осторожно шагая по покрытой грязью дороге у леса. Они пили крепкое желтоватое островное вино и беседовали. Ему нравилось беседовать с умным человеком. Ему нравилось беседовать с любым человеком.
Время от времени один из священников переправлялся на материк – опасное предприятие в сезон дождей – за новостями и припасами и добывал для него бумагу. Пока что здешние власти (новый чиновник был очень молод и очень несчастен, что неудивительно) не запрещали это делать, хотя, конечно, знали об этом.
Они пока не получили никаких указаний на этот счет. Эти указания еще могут поступить. Ненависть из тех лет борьбы фракций может простираться даже так далеко. Он ведь находится здесь, не так ли? Он действительно подозревал (хоть и не высказывал этого вслух), что, возможно, одной женщине захотелось сослать его сюда умирать. Подтвердить это невозможно, но мысль такая была. Он с самого начала решил, что не позволит себе так легко умереть.
Священнослужители перевозили через пролив и его письма, доверяли их другим людям, которые отправлялись в путешествие через горную гряду по узким, осыпающимся горным перевалам над пропастями, под пронзительные вопли гиббонов. Вот как письма добирались до его привычного мира из этой дали.
В обмен на их доброту он написал поэму на стене их храма.
Он был так знаменит, что, когда весть об этом дойдет до материка, люди будут приезжать даже на Линчжоу, чтобы увидеть строчки, написанные самим Лу Чэнем. Они принесут в храм свои пожертвования. Останутся на одну-две ночи, заплатят за ночлег. Именно так и бывает. Он уже писал свои стихи на стенах. Его присутствие здесь может стать кому-нибудь выгодным.