Он сказал это вслух.
– Я мог бы пойти на войну с кыслыками.
Юноша кивнул головой.
– Вероятно, они вас туда отправят. Им нужны солдаты. Вы ведь слышали о катастрофе?
Все слышали. Это не было новостью. Армии приказали совершить бросок на север, через пустыню, на Эригайю, в глубину вражеских земель, она состояла из конницы и пеших солдат. Он закончился у стен обнесенного стенами города кыслыков, потому что – кто бы мог подумать! – они не взяли с собой осадных орудий. Они их забыли. Никто не проверил. Это было безумие, совершенно невероятная история, и это было правдой.
«Какая армия могла так поступить?» – спрашивал себя Цзыцзи, когда эта новость дошла до их казарм. Некогда Катай правил всем миром и подчинял его себе. Правители всех стран посылали им дары, коней, женщин, рабов.
Линии снабжения их северо-западной армии были перерезаны позади нее. Больше половины солдат погибло во время отступления от Эригайи. Почти семьдесят тысяч человек, как слышал Цзыцзи. Ужасающая цифра. Они убили своих командиров по пути на юг, так сообщали. Съели их, говорили некоторые. Умирающие от голода люди в пустыне, вдали от дома.
А помощник первого министра Кай Чжэнь, который руководил всей этой военной кампанией, получал подарки ко дню рождения от всего Катая, и их должны были доставить во дворец к осени.
– Не возвращайтесь, – сказал юноша с луком. – Нам нужны хорошие люди. Императору надо дать понять, что его слуги и его политика – порочны и беспомощны.
Цзыо Цзызци посмотрел на него. «Жизнь может быстро измениться, – подумал он. – Она может повернуться, подобно мельничному колесу на какой-нибудь одинокой вершине холма в летнюю жару».
– Вы этим занимаетесь? – спросил он, наверное, слишком насмешливо для человека, на которого нацелена стрела. – Посылаете дипломатические ноты императору?
– Некоторые уходят в лес ради денег. Некоторые – ради свободной жизни. Некоторым нравится убивать. Я… некоторые из нас пытаются что-то сказать, да. Если голосов будет достаточно, нас могут услышать.
Цзыцзи посмотрел на него.
– Как вас зовут? – он не совсем понимал, почему он это спросил.
– Жэнь Дайянь, – быстро ответил тот. – Меня называют Малыш Дай.
– Вы не такой уж малыш.
Человек с луком усмехнулся.
– Я был совсем молодым, когда начинал, к западу отсюда. И, кроме того, у меня маленький член.
Другие расхохотались. Цзыцзи заморгал. Его охватило странное чувство.
– Это правда? – спросил он.
– Конечно, нет! – воскликнул один из разбойников. Кто-то громко отпустил грубую шуточку, из тех, какие Цзыцзи слышал от солдат в казармах, слишком долго живших без женщин.
Внутри него что-то изменилось. Как будто ключ повернулся в замке.
– Меня зовут Цзао Цзыцзи, – сказал он. И впервые в жизни прибавил: – Меня прозвали «Цзыцзи – Короткий Хрен».
– Правда? Хо! Значит, мы рождены, чтобы стать компаньонами! – воскликнул человек по имени Жэнь Дайянь. – «Искать и женщин, и вина, и вечно жить»! – это были слова из очень древней песни.
Под раздавшийся после этого смех Цзыо Цзыцзи шагнул на дорогу и стал разбойником.
Удивительно, но он чувствовал себя так, словно возвращается домой. Он посмотрел на юношу – Жэнь Дайянь был наверняка лет на десять моложе его самого – и понял в тот же момент, что будет следовать за этим человеком всю жизнь, пока один из них или они оба не умрут.
Глава 4
Она заставила себя подождать прежде, чем попытаться снова, она стремилась обрести внутреннюю гармонию, сидя неподвижно за письменным столом. Первые три попытки написать письмо ее не удовлетворили. Она сознает, что напряжение, страх, важность того, о чем она пишет, влияет на мазки ее кисти.
Этого нельзя допустить. Она делает глубокий вдох, устремив взгляд на дерево хурмы во дворе, которое ей всегда нравилось. Сейчас раннее осеннее утро. За окном, в поселке, стоит тишина, несмотря на крайнюю скученность живущих на этом участке земли, отданном членам императорской семьи.
Она одна в доме. Муж уехал на север, на поиски могильных плит, которые можно приобрести или скопировать с них надписи, бронзовых изделий, предметов искусства для их коллекции. Теперь это уже коллекция; она начинает приносить им известность.
Ци Вай снова отправился на границу, к землям, которыми уже давно владеют сяолюй. Все должно пройти хорошо. Между ними мир, мир, который они каждый год покупают. Отец мужа рассказал им, что большая часть их серебра возвращается обратно через торговлю в выделенных для этого приграничных торговых городах. Он одобряет эти выплаты, хотя если бы и не одобрял, то не признался бы в этом. Члены императорской семьи живут осторожно, под надзором.
В отношениях с сяолюй император Катая – по-прежнему «дядя», император сяолюй – его «племянник». Дядя милостиво посылает племяннику «подарки». Это обман, учтивая ложь, но ложь может играть важную роль в этом мире. Линь Шань это уже поняла.
Мир – ужасное место.
Она мысленно укоряет саму себя. Горькие мысли не принесут спокойствия. Она провалила первую попытку написать письмо не только из-за нервных движений кисти, но и из-за слезы, упавшей на бумагу, из-за которой мазки кисти в слове «советник» расплылись и потекли.
На столике лежат «четыре сокровища каллиграфии»: чернильный камень, чернильная палочка, бумага и кисти. Муж привез ей красный чернильный камень и подарил на праздник Нового года. Камень красивый, древний, времен Четвертой династии, как он считает.
Но для этого письма она пользуется своим собственным камнем, первым чернильным камнем, полученным в детстве. Она думает, что в нем, возможно, скрывается какая-то магия, духовная сила, и приготовленная из него тушь придает написанным иероглифам больше убедительности.
Ей это необходимо, иначе сердце у нее разорвется.
Она снова берет полочку, наливает воды из стакана в углубление чернильного камня. Эти движения она совершает всю жизнь, они уже стали ритуалом. Она трет камень чернильной палочкой, левой рукой, как ее учили (отец научил).
Она точно знает, что хочет сказать в этом письме, сколько иероглифов написать, сколько туши ей нужно. Всегда надо приготовить немного больше чем необходимо, так ее учил отец. Если тебе придется натирать снова, чтобы закончить, текстура иероглифов в конце письма будет отличаться от тех, что в начале, а это недостаток.
Она кладет чернильную палочку. Берет кисть в правую руку. Окунает ее в тушь. Для этого письма она использует кисть из заячьей шерсти: эта кисть выводит самые точные иероглифы. Шерсть овцы дает более жирные штрихи, но хотя ей нужно в этом письме выразить уверенность в своей правоте, это все-таки просьба.
Она сидит так, как положено. Принимает положение «запястье на подушке», левая рука лежит под правым запястьем, поддерживая его. Ее иероглифы должны быть маленькими и точными, а не крупными и напористыми (для этого она должна использовать положение «приподнятого запястья»). Письмо будет написано официальным почерком. Разумеется.