Картина с кляксой - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Гусев cтр.№ 18

– Пошли! – сказал Алешка тихо, но решительно.

Мы приоткрыли дверь в сарай. Она не скрипнула, но где-то неподалеку зловеще каркнула бессонная ворона, а в Пеньках вдруг завыла бессонная собака. Ей ответили во всех дворах. В таких случаях нужно удирать с места события. Пока не поздно. Но было уже поздно…

Алешка скользнул в дверь, я – за ним, жаль, что не прихватил с собой дубинку. Чтобы отбиваться от кого-нибудь.

Мы вошли в сарай и замерли за порогом. Включили глаза и уши. Глаза ничего не увидели – в сарае было темнее, чем на улице, а уши ничего особенного не услышали, кроме заливистого храпа. Как папа говорит, с переборами.

Алешка включил фонарик. Мощный луч света пробежал по стенам и споткнулся. Он споткнулся… Весь сарай был уставлен… гробами. Они стояли друг на дружке до самой крыши. Молчаливые такие… Но не все. В одном открытом гробу лежал покойник и заливисто храпел. Мы оцепенели. За нами, за нашими спинами, опять взвыли собаки и закаркала ворона. Мы вылетели из сарая, как ласточки из своих норок. Только ласточки при этом весело чирикали, а мы молча икали от страха.

Опомнились мы только возле украинского плетня, над которым бледной луной между горшков вздыхало личико тети Зины.

– Вы откуда, Оболенские? – спросила она. – Или куда?

– Мы туда, – ответил Алешка. – Но с кладбища.

Тетя Зина не удивилась.

– Клад искали? – спросила она и задумчиво переложила свой голый локоть с одного горшка на другой. – Сегодня самое время – ночь на Ивана Купала.

– Это какая ночь? – отдыхиваясь, спросил Алешка. – Кто там кого купала? В пруду?

– Это особая ночь. – Тетя Зина сложила перед собой ладошки в замочек. – В эту ночь цветет папоротник. И открывает отважным парубкам заветные клады.

«В виде храпящих гробов, что ли?» – это я так подумал.

– А мы с Димой парубки? – спросил Алешка.

– Ты еще нет, ты еще хлопец. А Дима вполне парубок. Довольно симпатичный. В отца. – Она протяжно вздохнула.

Мы попрощались с тетей Зиной и пошли к нашей как бы даче. По дороге, при свете ночной луны Алешка все время на меня поглядывал. Как бы оценивал – сверху донизу. Потом он остановился и спросил:

– Дим, ты парубок? Отважный?

Я надулся в насмешку, выкинул пальцы веером:

– Я крутой!

– Я так и знал, Дим! – Алешка сделал вид, что он весь так и светится под луной от гордости за старшего брата. – Давай еще раз эти гробы посмотрим.

– Пересчитать хочешь?

– Я, Дим, хочу картины найти. Мне, Дим, обидно: древние люди старались-старались, рисовали-рисовали, а кто-то их спернул.

– Спер, – поправил я машинально. – И не ори на всю деревню. Вся деревня уже спит.

Но деревня спала не вся. Навстречу нам шел какой-то мужчина с ремнем в руке. Красиво сияющий в лунном светом.

– С кого начать? – спросил мужчина.

– С меня, пап, – покорно сказал Алешка. – Это я Димку уговорил. Мы ходили проведать тетю Зину. Она была весь вечер в грусти. Калокардин пила.

– Что она пила?

– Калокардин. Пап, она в тебя влюбилась. А я виноват?

– Валокордин, – сказал папа, сворачивая ремень. – Ваша мама тоже сейчас его пьет.

– Она тоже в тебя влюбилась? Ты у нас крутой.

Когда Алешка льстит открытым текстом, устоять невозможно. У него распахиваются до предела голубые мамины глаза и восклицательным знаком поднимается хохолок на макушке. Я помню, у нас в школе появился новый завуч – такая вся из себя Татьяна Семеновна. Она застала Алешку, когда он на фотографии нашего лысого директора старательно рисовал прическу. И начала на него орать. Алешка виновато посмотрел на нее и виновато сказал:

– Ну что вы так огорчаетесь? У вас-то такие красивые локоны.

Татьяна Семеновна обалдела. Растерялась. И сказала:

– Давай мы тебя сделаем старостой в классе.

– Мне нельзя, – сказал Алешка. – У меня поведение плохое.

– Мы его исправим!

– Лучше не надо. Папа говорит, что, если человека исправлять в одну сторону, он тогда портится в другую.

– Твой папа педагог?

– Мой папа полицейский. Такой вроде полковник. Или генерал. Я точно не помню.

– Пригласи его ко мне.

– Сейчас не могу.

– Почему?

– Он на приеме у этой… как ее? У великобританской королевы. Она там, что ли, ему медаль вручает. Лордовскую такую.

С тех пор у Алешки проблем с дисциплиной в школе не было.

Но тут наш великобританский лорд взял меня за одно ухо, а Алешку за другое и повел домой. А там еще мама. Щаз будет!

Но ничего особенного не было. Мама сидела в своем уголке с иголкой и длинной ниткой. Она посмотрела на нас и сказала:

– Отец, оставь их уши в покое. У них дисциплина входит через другое место.

– Через какое? – спросил Алешка, почесав уставшее ухо.

– В следующий раз узнаешь. Марш спать! Отец, где ты их поймал?

– Они подглядывали, как твоя Зинка разделывает сухую воблу рыбным ножом и фруктовой вилкой.

– Может достаточно над моей подругой насмешки строить? Она не такая простая.

Вот тут мама оказалась права. Но об этом – позже. В свое время и в нужном месте…

Мы сделали вид, что помыли руки и носы, и поднялись на верхнюю палубу.

Я люблю свое одеяло. Оно теплое и уютное. Под ним хорошо спать, а когда жарко, его хорошо скидывать к ногам. Но не успел я под ним угреться, как оно поползло на пол.

– Ты чего спишь? – прошипело одеяло.

– Надо! – ответил я и вернул его на место. До левого уха.

– Там человек в гробу лежит! – что-то сказало мне.

– Пусть лежит. Ему теперь все равно.

– Дурак! – был такой ответ.

Когда человека называют дураком, он либо дерется, либо отворачивается. Я отвернулся к стенке. Очень хотелось спать.

Но я не знал, что Алешке спать не хотелось. Ему приключений хотелось. Или чего-то еще, более важного.

Он натянул свои шорты, взял папин фонарик и бесшумно спустился по штормовому трапу в ночь…

Ночь была в самом расцвете. Сияла луна, мигали звезды. Мелькали вокруг летучие мыши, квакали на луну лягушки. Зловеще каркала чем-то обиженная ворона, выли и лаяли собаки. Вдобавок опять выпала обильная роса. Кроссовки у Алешки вмиг промокли. «Ну и ладно, – подумал он. – Зато ноги мыть не надо».

В сарае деда Строганова не светились щели, не светилось окошко. Там, наверное, все спало. Дед, поругавшись, дверь не запер. Она тихо отворилась осторожной Алешкиной рукой. Потом я его спрашивал: «Зачем тебе это надо? Страшно было?» Он ответил: «Боу-воу!» Ему бы с собой Грету взять. Да и Грея тоже. А может, и старшего брата. Но они в это время спали. Грете снился Грей, Грею – Грета, а мне ничего не снилось.