Отец собрался было возразить французу, но заметил поблизости сына. Он повернулся, поднял руку — мол, отойди отсюда — и открыл рот, чтобы что-то сказать.
Увы, он так и не произнес этих слов.
Прежде чем он заговорил, его горло взорвалось фонтаном крови. Отец рухнул на колени и схватился за шею. Из-под нижней челюсти торчала стрела. Кровь бежала у него между пальцами, красными пузырями клокотала на губах.
Билли бросился к отцу. В считаные мгновения из юноши он вновь превратился в ребенка.
— Папа!
От испуга он словно оглох. Мир сжался, и теперь в нем остался лишь его отец, который смотрел на сына взглядом, полным ужаса и сожаления. Затем тело несколько раз дернулось, и отец повалился вперед. Из спины его торчало оперение стрелы. Позади отца Билли увидел дядю. Тот стоял на коленях, голова безвольно болталась. Его грудь насквозь пронзило копье. Острие впилось в землю, древко торчало из-за спины.
Не успел Билли сообразить, что именно предстало его взгляду, что происходит вокруг него, как он получил удар в бок. Нет, не стрелой или копьем. Удар нанесла чья-то рука. Он тотчас рухнул на землю и покатился. Но была от удара и польза. Билли моментально пришел в себя, и мир вокруг него обрел резкость.
Его уши наполнились криками. Испуганно ржали лошади. В пламени факелов плясали какие-то тени. Он увидел, как мужчины сошлись с кем-то в рукопашной схватке. Воздух вокруг него с пением пронзали стрелы. Им вторило улюлюканье дикарей.
На лагерь напали индейцы.
Билли отбивался, как мог, но француз крепко прижал его к земле.
— Тише, не поднимай головы! — прошипел ему в ухо Фортескью.
В следующий миг он уже скатился с Билли и вскочил на ноги, вовремя заметив, что на него, высоко воздев над головой боевой топор, несется дикарь с раскрашенным красной краской лицом.
Француз оборонялся единственным доступным ему оружием — своей дубовой тростью.
Он наставил на индейца ее острие, и в следующее мгновение трость разломилась рядом с ручкой. Деревянный кончик соскользнул на землю, обнажив спрятанную в трости шпагу.
Пустой футляр ударил индейца по голове. Тот пошатнулся. Воспользовавшись моментом, Фортескью сделал выпад и вогнал острие шпаги нападающему в грудь.
Индеец испустил гортанный вопль. Фортескью оттолкнул его от себя, и враг рухнул на землю рядом с Билли.
— Ко мне, мой мальчик! — крикнул француз, выдергивая шпагу из поверженного дикаря.
Билли повиновался. Это все, на что он был способен. Времени на размышления не было. Он попытался подняться на ноги, но его схватила чья-то рука. Это его попытался удержать на месте истекающий кровью индеец. Билли торопливо вырвал руку.
Индеец упал навзничь. Там, где рукав Билли только что сжимала его рука, остались отпечатки пальцев. Это не кровь, моментально понял Билли. Это краска.
Он посмотрел на умирающего дикаря. Рука, которая только что сжимала его, была белой, как лилия, хотя в линиях ладони застряли частички краски.
Затем чьи-то пальцы схватили его за шиворот и рывком подняли на ноги.
Билли повернулся к французу, который по-прежнему крепко держал его за шиворот.
— Это… это не индейцы, — хлюпая носом, прошептал юноша, пытаясь понять, что же случилось.
— Знаю, — спокойно ответил Фортескью.
Вокруг них по-прежнему царил хаос. Последние факелы погасли, и в темноте раздавались вопли, молитвы, мольбы о пощаде.
Фортескью потащил Билли через весь лагерь. Он замедлил шаг лишь раз — чтобы поднять с земли бизонью шкуру, которую сунул в руки Билли. Вскоре они добрались до одинокой лошади, спрятанной в глубине леса. Привязанная к дереву, она уже была оседлана, как будто кто-то ожидал нападения. При их приближении лошадь забила копытами и замотала головой, напуганная криками и запахом крови.
— Садись в седло, — сказал француз, — и приготовься лететь.
Билли едва поставил ногу в стремя, как француз уже растворился в темноте. Билли ничего не оставалось, как сесть в седло. Почувствовав седока, лошадь заметно успокоилась. Билли обнял потную шею лошади. Казалось, что сердце вот-вот выскочит у него из груди. Кровь громко шумела в ушах. Боже, как ему хотелось зажать уши ладонями, лишь бы ничего не слышать — ни шума битвы, ни криков раненых. Вместо этого он вперил взгляд в темноту — не затаились ли поблизости дикари?
Это не дикари, напомнил он себе.
Позади него треснула ветка. Он обернулся. В темноте показалась человеческая фигура. По капюшону куртки и блеску клинка Билли понял, что это француз. Он уже хотел было спрыгнуть с лошади и вцепиться в этого странного человека, чтобы тот объяснил ему, зачем понадобился весь этот обман, это кровопролитие.
Фортескью, ковыляя, подошел ближе. Чуть выше колена из его ноги торчала обломанная стрела. Подойдя к Билли, француз сунул ему в руки два каких-то крупных предмета.
— Держи. Только, пожалуйста, заверни в шкуру, чтобы никто не видел.
Билли взял их у него из рук и тотчас понял: это же макушка загадочного черепа, расщепленная на две половинки! С одной стороны кость, с другой — золото. По всей видимости, Фортескью снял их с черепа монстра.
Но зачем?
Увы, времени на вопросы и ответы на них не было. Билли положил две золоченые пластины себе на колени и прикрыл лоскутом бизоньей шкуры.
— А теперь вперед! — приказал Фортескью.
Билли уже было взялся за уздечку, но в последний миг спросил:
— А как же вы, сэр?
Как будто почувствовав страх юноши, Фортескью положил руку ему на колено, пытаясь его успокоить.
— У тебя и твоей лошади тяжелая поклажа, — быстро, но твердо проговорил он. — Еще одного седока ей не выдержать. Скачи вперед, насколько хватит сил. Отвези это в безопасное место.
— Но куда именно? — уточнил Билли, крепче сжимая поводья.
— Новому губернатору Виргинии, — ответил француз и отступил прочь. — Томасу Джефферсону.
Часть первая
Вторжение
Глава 1
Наши дни
18 мая, 13 часов 32 минуты
Скалистые горы, штат Юта
Место было похоже на врата ада.
Два молодых человека стояли на горном кряже, вглядываясь в глубокую, темную бездну. У них ушло восемь часов на то, чтобы из крошечного городка под названием Рузвельт добраться сюда, на эту далекую вершину Скалистых гор.
— Ты уверен, что это то самое место? — спросил Трент Уайлдер.
Чарли Рид взял в руки мобильник, включил навигатор джи-пи-эс, затем посмотрел на индейскую карту, нарисованную на куске оленьей шкуры, которую он хранил в прозрачном пластиковом пакете.