Ярко пылавший в очаге огонь мирно угасал, то бросая отблеск на резные столбцы брачного ложа, то погружая их в тень. Купава уронила тоскливый взгляд на вытканное золотом покрывало. Вот сейчас к ней войдет муж и предъявит свои права… Больше всего она боялась, что потеряет сознание от страха или что ее стошнит на чистую постель.
Гуннар сбросил на сундук роскошный бархатный кафтан и рубашку нежного льняного полотна и, стараясь сдержать нетерпение, с довольным видом обернулся к молодой жене.
С ладонями, прижатыми к щекам, с опущенными веками, Купава казалась страдалицей, подобной тем, что были изображены на стенах христианских храмов. Даже дикий зверь мог бы смягчиться, увидев эти побелевшие губы, тень на лице от упавших длинных ресниц и влажные от скатившихся слезинок щеки. Но Гуннар не умел да и не хотел проявлять сочувствие. Вместо этого он рывком притянул девушку к себе и, сделав пару быстрых шагов в сторону ложа, опрокинул ее на постель.
Голова и плечи Купавы погрузились в мягкие подушки, а тело напряглось, словно оказалось на пыточном столе. Девушке хотелось спрятаться от горячего дыхания, обжигавшего ее шею, от жадного рта, покусывающего ее ушко, от крепких рук, сжимавших ее тело, от мерзких прикосновений к ее груди.
— Прости… Я не хочу быть твоей женой… Я должна была сбежать от тебя еще в ладье…
Гуннар медленно поднял руку, и она испуганно дернулась, подумав, что он хочет ее ударить, но вместо этого его пальцы ласково прикоснулись к ее щеке.
— Поздно, моя крошка. Ты уже стала моей женой и должна повиноваться и почитать своего мужа. Так сказал священник, — жестокая усмешка развеяла последние надежды, которые Купава лелеяла.
Варяг вновь привлек девушку к себе и стал покрывать частыми влажными поцелуями шею и плечи. Каждый поцелуй вызывал у нее вскрик-стон. А пытка не кончалась…
— Довольно! Хватит! — выдохнула она почти без сил.
— Это только начало, милая… Неужто ты и впрямь еще не успела вкусить всю прелесть любовных забав? Что ж, меня это радует…
Он с силой прижал девушку к себе, его рот слился с ее губами, а ласки стали требовательнее, настойчивее. Затем варяг неожиданно оторвался от Купавы. Шагнув к столу, он осушил большой кубок с вином и обернулся к супруге:
— Не желаешь ли? — он указал на еду и питье.
Купава в ответ покачала головой и сжалась на постели, словно маленький котенок. Гуннар равнодушно пожал плечами и отвернулся. Но не успела она вздохнуть с облегчением, посчитав, что супруг надумал оставить ее в покое, как варяг быстро освободился от одежды и упал к ней на ложе.
Девушка едва не задохнулась от прикосновения его обнаженного тела. Она попыталась соскользнуть с постели, но Гуннар удержал ее, нашел ртом ее губы и принялся покусывать их. Чувствуя, что Купава пытается отстраниться, варяг сжал ее хрупкие плечи своими сильными ладонями и вдавил девичье нежное тело в перину.
— Моя… — хрипло прошептал Гуннар. Он с наслаждением пил дыхание девушки и неистово гладил откинутую назад темноволосую головку.
Купава показалась себе листком, подхваченным жутким вихрем и летящим в пропасть. Понимая, что все ее попытки освободиться от мужа бесполезны и даже бессмысленны, она обмякла и послушно приняла жгучие поцелуи, чувствуя соленый привкус слез на своих щеках… Прикосновения мужа обжигали холодным пламенем, злые укусы отзывались сладкой болью внутри, а поцелуи будили воспоминания о той далекой ночи в Новгороде, когда к ней пришла Любовь…
А теперь она предала себя, предала Позвезда, и в наказание за это ее превращают в рабыню, подчиняют чужой воле. Гуннар не любит ее — то, что он с ней делает, не имеет ничего общего с любовью и нежностью…
Жесткие ладони терзали ее тело, поцелуи пытались выпить ее душу, от грубого дыхания мужа заходилось сердце… Купава из последних сил пыталась заставить свое тело онеметь, чтобы не чувствовать того, что с ней делают, но, не сдержавшись, тихо вскрикнула. Она по своей вине провалилась в бездну, из которой уже не выбраться.
Город медленно пробуждался в лучах восходящего солнца. Где-то вдали залаяли собаки. Церковный колокол возвестил начало первой утренней службы. Купава медленно открыла глаза и тут же покраснела, вспомнив ушедшую ночь. Она ощутила себя заласканной кошкой. Кошкой, мурлычущей от ласки первого встречного. Но почему же первого встречного? Она подарила себя своему законному супругу…
— Надеюсь, ты получила удовольствие, моя крошка, — голос мужа прозвучал насмешливо и слегка вкрадчиво, отчего показался омерзительным. — Милая, нежная малышка… такая уступчивая, готовая отдаться наслаждениям… Между прочим, ты удивила меня, — он слегка отодвинулся и указал на крошечные красные пятнышки, ярко выделявшиеся на льняной простыне.
Купава с недоумением уставилась на них и с трудом сообразила, в чем причина их появления. Пару дней назад она зашла в кузницу, где проводил время окрепший Ярок, и неосторожно наступила на гвоздь. И вот теперь рана на ступне неожиданно открылась.
Девушка промолчала, решив не разубеждать супруга. Он сам все решил, значит, так тому и быть. По крайней мере, не станет называть байстрюком ее будущего ребенка. Дитя Позвезда…
Зажмурившись, Купава попыталась справиться с закипевшими слезами. К счастью, муж не стал задерживаться возле нее и, одевшись, покинул опочивальню. И лишь только замолкли его шаги, как девушка упала лицом в подушки и горько расплакалась. Что она натворила!..
Ее громкие прерывистые рыдания не были жалобой. В них слышалась просьба о каре небесной.
* * *
В доме Блюда всего было вдоволь. Имел боярин много золота и серебра и всю долгую жизнь при всяком случае любой ценой старался приумножить свое добро. Но теперь пусто, холодно и темно стало в его огромном доме.
После смерти князя Владимира боярин потерял опору, поддерживающую его в жизни. Старость, давно караулившая прожившего семь десятков лет боярина, радостно подхватила свою добычу и с каждым днем торопила его прощанием с этим миром. Беззаветно преданная ему супруга теперь все свои помыслы направляла на то, чтобы поддерживать в муже угасающее здоровье. Меньшая дочь теперь замужем, пусть и заправляет всем хозяйством.
Тьма кружилась над семейством Блюда, и винил в этом он лишь себя. Все чаще вспоминал он далекую ночь, когда решался вопрос о власти в Киеве. Нет, он не жалел, что Владимир одержал верх. Младший сын Святослава и впрямь был достойным преемником своих могучих предков — князей Рюрика, Игоря, Святослава и княгини Ольги. Но почему же именно боярину Блюду выпала участь расплачиваться за успешное правление Владимира? Разве уж так сильна вина его? Блюд всего лишь уговорил Ярополка выйти из осажденного Владимиром города Родни, чтобы замириться с братом. Разве рука боярина нанесла смертельный удар князю в темном переходе княжеского терема? Убийцы были пойманы и зарублены мечами варяжских воинов. И ни один из них не называл имя Блюда. Так почто теперь Святополк обвиняет его? И разве меньше вина воеводы Волчьего Хвоста? Вместе они в то утро злосчастное сопровождали Ярополка в Киев…