Загадка кольца с изумрудом - читать онлайн книгу. Автор: Лорен Уиллиг cтр.№ 75

Да, да, подумала я, стараясь отделаться от назойливых мыслей. Я повела себя как дура. Но теперь все в прошлом, и не стряслось большой беды, лишь пострадало мое самолюбие, а об этом знаю одна я.

Вернувшись домой во вторник вечером, я уселась за стол в кухоньке тесной квартиры в цокольном этаже и разложила по полочкам все, что нас связывало. Без учета того, что я себе нафантазировала, идиотских ожиданий звонка и имен для наших детей. Только случившееся на самом деле, начиная с первой встречи в квартире его тетки.

Минуло целых две недели. Не может быть! Да-да. Я сосчитала дни, потом еще раз, дабы не ошибиться. Перебрав в памяти события этих двух недель, я с облегчением пришла к выводу, что, хоть и не было оправдания моей тупости, Колин о ней знать не мог. Если не принимать в расчет сценку в Суссексе, я не сделала и не сказала ничего такого, что говорило бы о большем, нежели дружеское расположение. А в той комнате было слишком темно. Возможно, он ничего и не заметил. Не стоило тревожиться.

И бояться новых встреч.

Позвонить его тетке я таки намеревалась. Спустя какое-то время. Но это вовсе не означало, что я буду вынуждена говорить и с ним.

За последнюю неделю мне удалось раздобыть массу сведении для диссертации — без какой бы то ни было помощи Селвиков, чем я очень гордилась. Правильное направление мне, несомненно, указали их бумаги, по на тропинку Олсуорси-Олсдейл я вышла сама и теперь пожинала обильные плоды.

Было приятно сознавать, что я знаю такое, о чем и не подозревал Колин Селвик.

Смерть Эмили Гилкрист поднимала ряд неожиданных вопросов. Я ломала голову, сколько еще черноволосых шпионок, о которых не сохранилось ни единой записи, орудовали во Франции и в Англии. Совпадение внешности — или как там говорил Джефф? Я записала и сохранила файл на трех дисках, так, на всякий случай, — одним словом, черные волосы и белая кожа вряд ли кого-нибудь настораживали. Знаю, не пристало историку влюбляться в собственную теорию, однако я только и думала теперь, что о целом объединении шпионок-француженок, подобных ангелам Чарли из восемнадцатого века. Нет, те были загадочнее.

В сравнении с ними группа шпионов Розовой Гвоздики выглядела безынтересной.

Кто же был главным Черным Тюльпаном? На ум приходил мистер Тротуоттл, но переодетой в женщину брюнеткой он оказаться не мог. Нос, как у него, намеренно не вырастишь.

Что же касалось лорда Вона… Вряд ли он был женщиной, скажем, подобно Эону де Бомону. Но я не верила и в то, что Вон заодно с Джейн, как не верил и Джефф. Лорд Вон преследовал лишь корыстные цели, его не заботил на король, ни отчизна, ни даже столь редкое сочетание острого ума и прекрасного женского личика.

Мог ли он управлять компанией шпионов? Пожалуй. Маркизу Вон знал долгое время… а жениться не торопился. Или же руководила она? Либо другая черноволосая шпионка? Оставалось только гадать. По сути, лорду Вону не было смысла взваливать на себя столь тяжелую ношу. Если бы французы победили, он, чье имя значилось в британской книге пэров, потерял бы больше денег и веса в обществе, нежели приобрел. И среди французов находились аристократы, что не жалели жизни в борьбе за идею, — например первый муж Жозефины Бонапарт, революционер, — но большинство из них заканчивали гильотиной. Вон был человеком иного склада.

Какое-то время, сидя в тот день за излюбленным столом в Британской библиотеке, я размышляла, в чем же тут секрет. Занятно было бы, окажись маркиза и впрямь главой Черного Тюльпана. Поистине талантливая шпионка вполне могла набрать в свою команду себе подобных, чтобы дурачить врагов.

К сожалению, последующие события заставили меня усомниться в справедливости такого предположения, если не сказать больше.

Печально, когда исторические записи идут вразрез с полюбившейся тебе версией. Неужто никто не понимал, что, если бы события развивались по-моему, было бы куда интересней?

Чем дальше я шла, тем меньше встречала прохожих. Вечер был холодный, слякотный, стылый ветер пронимал насквозь. Мне вдруг представились бритты, что скучковались у костра посреди хижины и порешили: куда лучше одежда из толстой шерсти, чем голубая краска на голом теле. Тут я поняла, что заставило «отцов-пилигримов» погрузиться на «Мейфлауэр» и уплыть в Новый свет. Отнюдь не религиозной свободы они жаждали, как написано в учебниках для младших школьников, а мечтали понежиться на пляже. Насладиться теплым песком, полюбоваться пальмами, погреться на солнышке… А в итоге получили индейки да «Уолл-марты». Хотя и вместе со свободой совести, значит, покинули Британию все равно не зря…

Мокрые листья, что устилали тротуар, липли к подошвам и зловеще хлюпали, точно водяные чудища из фильмов, которые показывают глухой ночью. Ради матери Пэмми, точнее, ее ковров, по которым недозволительно разгуливать в сапогах, будь ты хоть самим Джимми Чу, я надела туфли на каблуках и с узкими носами, и мои ноги нещадно хлестал ветер.

Дойдя до конца дороги, я свернула па дугообразную улочку, где, с тех пор как приехала из Нью-Йорка, проживала мать Пэмми, — царство тридцати особняков викторианской эпохи, оснащенное таким обилием сигнализаций и камер, что мог позавидовать сам Форт-Нокс.

Мать Пэмми, сколько я ее знала, никогда не работала, но прилагала немало усилий, чтобы выгодно выходить замуж. Ее первый супруг в то время, когда я с ней познакомилась, был давно в прошлом, потому о нем и не вспоминали. Второй стал отцом Пэмми и оставил ее матери солидную часть знаменитой коллекции картин — в качестве компенсации зато, что спутался с молоденькой моделью. Дом в Болтонсе и премилое имение в Дорсете, где мамаша Пэмми проводила летние месяцы, как Мария Антуанетта в Малом Трианоне, преподнес ей нынешний муженек (после приключений в Штатах она снова переключила внимание на земляков).

Насколько я знала, четвертого брака не предвиделось, однако, как утверждала людская молва (то есть Пэмми и моя мама), это было лишь делом времени.

Войдя в калитку, я помахала рукой камере безопасности и направилась по дорожке, обсаженной фигурно подстриженными кустами, к парадному крыльцу. В сумерках и мороси кусты казались неуклюжими животными, что охраняют дом. Но окна гостиной желтели приветливым светом, и даже отсюда был слышен оживленно-многоголосый говор.

Американский. Грудь сдавила небывалая любовь к соотечественникам. Дома я сходила с ума по различным британским штучкам, а проведя месяц-другой в Англии и пообщавшись с англичанами, стала все чаще склоняться к мысли: есть нечто необъяснимо милое в льющейся речи американцев, даже в том, как в своей неповторимой манере мы искажаем английский язык.

Словом, я поднималась по трем ступенькам к парадной двери в приподнятом настроении. Мать Пэмми была вовсе не из заботливых мамаш-добрячек, но я знала ее всю свою жизнь (вернее, с пятилетнего возраста, что практически то же самое). Теперь, после общения сплошь с незнакомцами, пообщаться с людьми, от которых знаешь, чего ждать, представлялось мне истинной наградой.

Отдав плащ и бутылку служанке, что открыла дверь, я пошла в гостиную. Комната была не очень большая, но столь хитро оформлена, что казалась просторнее, чем на самом деле. Бледно-голубые стены украшали откупные подношения от отца Пэмми: одна картина Дега, две — Моне и работы менее известных импрессионистов. Творения Моне дополняли интерьер красновато-коричневой дальней части гостиной, сохранившейся почти в первозданном виде. В отличие от нее передняя часть была светлая, с такой же, как стены, голубой мебелью.