— С четверть часа не будет, — ответил Никита. — Я у кучера выведал, куда они поехали. Верхами догоним в три счета.
— Все, Никита, молодец. Живо седлай мне Урагана.
Собственно, даже если бы они не знали, куда ехать, дорогу указал бы след от колес, — Полина и Манасеина были первыми в это утро, кто ехал по прихваченным за ночь льдом лужицам.
Они миновали поле и въехали на опушку рощи. И тут прозвучал выстрел, затем второй, третий. На Всеволожском не было лица. Доскакав до возка, он спешился и бросился к нему, совершенно не принимая во внимание опасность, которая могла его там подстерегать. Первое, что он увидел, были глаза Полины. Больше он не видел ничего. Жива! Он шумно выдохнул, и только тут заметил вжавшуюся в стенку возка тетушку и окровавленного человека в маске, уткнувшегося головой в ноги Варваре Апрониановне.
— Живы! Что случилось? Что здесь произошло, Поленька?
Он увидел, как глаза ее наполнились слезами. Она не рыдала. Даже плачем это было можно называть с трудом. Просто по щекам ее текли и текли слезы, а губы едва слышно шептали:
— За что?
— Что произошло? — снова спросил Сергей, переведя взгляд на Варвару Апрониановну.
— На нас напали разбойники, — выдавила она из себя и уставилась на Сергея круглыми от страха глазами. — Ради Бога, вытащите... этого... отсюда.
Сергей кивнул, ободряюще глянул на Полину и, взяв труп под мышки, вытащил его из коляски. Положив его на землю, он снял с убитого маску. Бритоголовый, безусый человек смотрел куда-то поверх него. Неслышно подошел Никита.
— Что, знаешь его?
— Нет, — ответил Никита, — этот не тутошний. Там еще трое мертвых. Один из них — наш кучер.
— Жаль Федора, под горячую руку попал, — посмурнел Сергей. — Как мыслишь, что здесь все-таки произошло?
— Разбойников было двое. Сначала убили Федора, — тоном знатока произнес Никита, успевший уже произвести рекогносцировку места побоища. — Затем верхами прискакали еще двое, и между теми и этими завязалась драка. Этого, — указал он на бритого, — уложили пулей в самом начале. Потому что вон там, — кивнул Никита в сторону заиндевелой травы в пятнах крови и двух лежащих тел, — дрались трое. И второй разбойник убил обоих, которые, похоже, защищали от него Полину Львовну и вашу тетушку.
— Странно. С какой стати второй разбойник пощадил Полину Львовну? Ну, то бишь обеих женщин? — поправился Сергей.
— Не знаю, — покачал головой Никита. — Судя по следам, он подошел совсем близко к возку. Верно, мы его спугнули.
— Может быть, — согласился Сергей и с благодарностью посмотрел на Никиту. — Вовремя ты меня разбудил. Чуть позже, и...
Он замолчал, и мурашки страха побежали по его телу.
— Ну же, Сергей Михайлович, — участливо произнес Никита. — Не терзайте себя так-то, ведь все обошлось.
— Сергей! — услышал Всеволожский голос Полины. Она выглядывала из экипажа и показывала куда-то рукой. Обернувшись, Сергей увидел, что один из покойников приподнял голову и силится что-то сказать.
— Жив! — воскликнул Никита и первым бросился к раненому. За ним последовал Сергей.
— У него три ранения, — доложил Никита, расстегнув у ожившего полушубок. — Два в грудь и одно в живот. Надо срочно лекаря.
— Значит, так, — сказал Сергей. — Кладем его в коляску, и ты везешь его в усадьбу. А я скачу за лекарем.
Вдвоем — Всеволожский под мышки, Никита за ноги — они отнесли раненого в экипаж.
— Готовы? — спросил Никита, усаживаясь на облучок.
— Готовы, — ответила ему Полина.
— Ну, тогда с Богом, — сказал Никита и стал разворачивать лошадей.
19
Назарьева поместили в одну из гостевых спален усадьбы. Что он — Каллистрат Назарьев, раненый сообщил, когда на третий день пришел в себя после случившегося. Был срочно приглашен полковой лекарь Бередников, любовно именуемый сослуживцами Кощеем. Когда Назарьев вдруг заговорил, от изумления у лекаря вывалился из глаза монокль, — надежда, что можно выжить после таких ранений была мизерной. Но Каллистрат Платонович выжил, и уже теперь-то помирать не собирался. Он охотно кушал куриный бульон и еще охотнее пил сухое виноградное вино, «для поправленья кровяного балансу».
— Повезло вам, — сказал Кощей, прослушав раненого статоскопом. — Если легкое и задето, то совсем чуть и заживет скоро. Рана в живот более опасна, но с таким уходом за вами, — он посмотрел на стоящих рядом Сергея и Полину, — будет грех не выздороветь.
Он собрал свой докторский саквояжик, который, как практикующий врач, носил всегда с собой, и откланялся.
— Я знаю, что вам вредно разговаривать, — обратилась Полина к Назарьеву. — Но, ради Бога, скажите: за что меня хотят убить?
— Не знаю, сударыня.
— А почему вы меня защищали?
— Это входило в мои обязанности.
— Кто же поручил вам меня защищать?
— Мой патрон. Имя же его вам равно ничего не скажет...
— Ну что ж. Поговорим об этом позже, отдыхайте, — проговорил Сергей, многозначительно глянув на Назарьева, провожая Полину к дверям. — Пойдем.
Пропустив ее вперед, он задержался на пороге и тихо спросил Назарьева:
— Когда мы сможем поговорить?
— Приходите вечером, — также тихо ответил тот. — Только один. Незачем беспокоить барышню.
В малой гостиной Сергей застал Манасеину, усиленно поправляющую расшатавшиеся нервы вишневой наливочкой, и не удержался, устроил ей абмарш по всем правилам родственной науки.
— Ну как вы могли, дражайшая Варвара Апрониановна! — ходил вокруг сидевшей в креслах Манасеиной Сергей. — Даже дворня знает, что Полине Львовне угрожает опасность. А вы устраиваете ей побег!
— Но, Серж. Это была всего-навсего утренняя прогулка, — пыталась отбиваться Варвара Апрониановна. — Что ты горячишься, мой друг? Я и так страху натерпелась. Могли ли мы знать, что обычный визит к соседям так обернется.
— Неправда! — пристукнул ладонью по столу князь. — Вы изначально знали, что Полина хочет уйти из дома. И взялись ей помочь. Почему?
— Сергей Михайлович! Оставьте, это я во всем виновата, — появилась в дверях гостиной Полина. — Я упросила Варвару Апрониановну помочь мне.
— И куда ты хотела бежать? — обернулся к ней Всеволожский.
— В монастырь.
— В монастырь? — уставился на нее Сергей, и в голове его вспыхнули воспоминания о прошедшей ночи. — В монастырь идут по убеждениям, а не по взбалмошным, сиюминутным хотениям. И думают о других, а не только о себе.
— Я и думала о других...
— Тогда ты должна была подумать о Лизе, о всех нас, ведь я... мы, — он запнулся, — успели полюбить вас...