Мужчины любят грешниц - читать онлайн книгу. Автор: Инна Бачинская cтр.№ 39

Я стоял под деревом, которое не спасало от дождя. Холод пробирал до костей. Удерживая дрожь в руках, я сжал кулаки и сунул их глубоко в карманы. Часы на площади пробили десять, потом одиннадцать. Я стоял, как часовой на посту. Я решил узнать все. Мне казалось, я не удивился. Подсознательно я всегда это знал. Брат всегда тянулся к моим игрушкам, и если их не получал, то попросту ломал.

«Ему нужно, чтобы у тебя ничего не было», – сказала Лена, поняв расклад своими птичьими мозгами.

А потом мы пили водку, и он плакал и называл себя ничтожеством. Раскаивался? Я не знал, в чем его обвиняю – я не верил, что он мог убить… Не хотел верить! Не мог! Не смел! Но что-то он знал наверняка. Он скрыл, что был там в тот день. Он суетился вокруг меня и навязывался в друзья, он вел себя как человек, который виноват. Мы пили водку, и мне было невдомек, что мы оба оплакиваем ее!

Казимир приехал около полуночи. Я шагнул ему навстречу, он отшатнулся, всмотрелся, произнес испуганно:

– Темка, ты? Ты был у нас? Что случилось?

Он был пьян и едва держался на ногах. Я схватил его за грудки.

– Ты, подонок!

– Что, Тема, что? – забормотал он, прикрывая лицо руками. Он обезоружил меня своим жестом. Я оттолкнул его. – Что случилось? – лепетал мой брат.

Меня трясло от холода, от злобы.

– Ты видел ее перед смертью! Ты был там!

Он раздумывал долгую минуту, бессмысленно пялясь на меня, а потом заорал:

– Я не видел ее! Она мне не открыла! Понимаешь, не открыла! Лучше бы я выломал эту проклятую дверь! Понимаешь? Я знал, что она там! Звонил, а она не открыла!

Тут я его ударил. Он запрокинул голову, стукнувшись затылком о крышу своей «Хонды». Из разбитого носа побежала темная струйка. Он утерся ладонью, размазывая кровь по лицу.

– Бей! – сказал он. – За все! – Он сунул руки за спину, желая показать, что не будет отвечать.

– Ты, подонок! Ты не давал ей прохода! Она тебя боялась!

– Я любил ее! Я готов был на все, я просил ее! Ты ведь не любил Лису!

– Что ты мелешь?! – Я опешил.

– Ты не способен любить, а она… – Голос его пресекся, лицо уродливо скривилось, и он заплакал.

Я представил, как Казимир разносит дверь, а Лиска, испуганная, мечется по квартире, а потом… открывает ему! Я словно раздвоился, я готов был обвинить Казимира в ее смерти и в то же время понимал, что брат говорит правду.

Мы нашли какую-то полупустую забегаловку, и он рассказал мне все.

Он ничего не мог с собой поделать. Он сходил с ума, не хотел жить, он умолял ее уйти от меня. Он катился по наезженной колее – доказывал ей, что я ее не люблю, что я не способен любить, что я тупой карьерист и жизни у нас не будет. Что у меня до нее была подруга мне под стать, и рано или поздно я к ней вернусь.

– Она была живая! – повторял он страстно, вытирая салфеткой окровавленный нос. – Живая, настоящая! Ты ее не ценил! Ты не понимал, какая она! Тебе всегда везло!

«А вот и голуби», – как любит повторять Лешка Добродеев. Брат мне завидовал.

– А я до всего доходил сам, набивая шишки. Конечно, ты старший, ты козырный, а я работяга!

Я слушал с изумлением – он все ставил с ног на голову! У меня мелькнула мысль, что он притворяется, это спектакль. Он был пьян, но не до такой же степени! Мне казалось, я знаю брата, но я ошибался. Права Лена – он мне завидовал и тянул руки к моим вещам и женщинам. И был при этом глубоко несчастен.

– Она меня не впустила! Я ждал ее на Олимпийской после сеанса, но не успел. Она взяла такси, я ехал следом. Она спешила – выскочила из машины и помчалась в дом. Я бросил машину у соседнего дома и побежал за ней. Я не видел, как она вошла в квартиру, я только слышал, как захлопнулась дверь наверху. Я был на седьмом. Лифт не работал. Я собирался сказать ей все! Утром я заявил Ленке, что наша жизнь ошибка, я так больше не могу. А Лиска меня не впустила! Нужно было к чертовой матери ломать дверь, я… идиот! Простить себе не могу! А потом… Мне жить не хотелось! Ты был единственным человеком, с кем я мог говорить о ней. Помнишь, как мы сидели и поминали… ее? Помнишь? Я звонил в дверь, а она в это время… Почему?

Похоже, он рассчитывал на мое сочувствие. Я смотрел на его несчастную жалкую физиономию, испытывая раздражение и жалость одновременно, и спрашивал себя, верю ли я ему.

Он пил воду, громко глотая. Остаток из стакана выплеснул себе в лицо.

На меня навалилась усталость. Я молчал. Мы не смотрели друг на друга. Потом он сказал тусклым трезвым голосом:

– Десятки смертей не поддаются объяснению. Не только жизнь не укладывается… в схему. Смерть тоже не укладывается. Мы не знаем и никогда не узнаем, почему она это сделала. А компакт и письмо… Лешка, наверное, прав – это случайность.

Жалкий, бледный, с разбитым лицом, Казимир напоминал сломанную марионетку.

Я почти поверил ему. Он ушел, не прощаясь. А я направился в другую сторону. Пешком. Город был пуст и звонок. Мои шаги звучали как удары молотка, забивающего гвозди. Я превратился в механического человека, мерно идущего в заданном направлении без малейшего участия мозга. Да и не стало мозга, не рождал он ни единой мысли, на месте его была тяжелая клейкая масса.

Уже у двери меня как толкнуло – вернулась способность соображать, и я вспомнил, что Ренаты нет. Острая спица сожаления ткнула в сердце, и я замер на долгий бессмысленный миг. Из-за двери донеслось поскуливание – песик почуял меня. Когда Казимир был маленький, он называл всю живность «животненькими», даже жуков. Животненький скулил из-под двери, ему было страшно и скучно. А ведь у него тоже проблемы, подумал я. Он потерял хозяина, ему одиноко, он чувствует, что не нужен мне, и боится снова оказаться на улице. Завтра же спрошу у соседей – может, они знают, чей.

Я постелил себе в кабинете – не мог и не хотел ложиться в постель, все еще пахнущую духами Ренаты. Сон не шел, я думал о смысле жизни… и вообще. Я считаю себя нормальным человеком, честным – настолько, насколько может быть честным прагматичный человек, умеющий идти на компромиссы в свою пользу.

Я никогда не подводил друзей, у меня каждый день расписан на месяц вперед, я знаю, чего хочу. Я не умею вытирать сопли, но, черт побери, я никогда не отказывался кому-то помочь. Я умею настоять на своем, я сделал себя сам.

Делает ли это меня сухарем и злобным типом? Не способным любить, как утверждают эти двое? Запоздалая обида поднималась во мне. Кто вы такие, чтобы судить? У каждого из нас своя правда!

Толик робко ткнулся мне в руку холодным носом, и я слегка сжал ладонь. Всю жизнь я вкалывал как проклятый – не из-за денег, нет! Мне было интересно работать. Я не умею трепаться за столом, пить водку, ездить на рыбалку – с моей точки зрения, это зряшная трата времени. Меня утомляет Леша Добродеев и раздражает пьяненький Казимир. По молодости я ходил в сауну – мне нравилось разгоряченному ухать в холодную воду, в этот миг я чувствовал себя потрясающе живым и сильным.