И он как-то странно посмотрел на Карину. Очень странно и по-новому. Но объяснять ничего не стал. И трогать ее больше не стал. Заставил подняться и подать ему воды с таблеткой, которая лежала на блюдечке рядом с графином. Карина подчинилась.
– Я хочу тебе что-то сказать, – проговорил Мельников, чуть прикрывая глаза и откидываясь на спинку дивана. Ему сделалось по-настоящему худо. – Вернее, сделать предложение.
– Какое?
Карина стояла в метре от дивана, на котором тяжело дышал ее тиран. Она желала ему смерти! Скорой, страшной! Все-все-все беды в ее жизни от него!!! Он уничтожил в ней человека, личность, женщину, в конце концов! Он превратил ее тело, которым она восхищалась, в отстойник! Он…
Она его ненавидела всем сердцем, всей душой! Но еще больше она в настоящий момент ненавидела себя – безвольную, малодушную, меркантильную. Ее скотство было ничуть не меньшим, чем у Мельникова. Она же…
Она же позволяла все это делать с собой! Он не насиловал ее тело, он насиловал ее душу, но, кажется, даже не подозревал об этом. Он-то был уверен, что все идет так, как надо. Это она страдала! Он-то наслаждался! Так кто же из них хуже?! Он? Или она? Она решила любым путем сохранить дом, решила любым путем выбраться из долговой ямы, выкарабкаться, чего бы ей это ни стоило. Стоило многого! Она даже не подозревала, насколько дорогую цену ей придется платить. И сейчас… Сейчас разменной монетой стал ее муж. Она ведь и им манипулировала. Она страдала и заставляла страдать его, рассказывая про Мельникова и про то, что он с ней делает. Потом решила сделать его репетитором дочери Мельникова. Послала на верную гибель и…
– Я хочу, чтобы мы были вместе, – вдруг выговорил Мельников, внимательно наблюдая за ней сквозь полуопущенные веки.
На него после выпитой таблетки накатила странная слабость. Не осталось гнева в душе, не осталось сил в мышцах.
– Что?! – Она отшатнулась так стремительно, что едва устояла на высоких каблуках. – Мы??? С вами были вместе?!
– Да.
– Но я… Я вас ненавижу!!! И вы знаете об этом!!! – залепетала Карина, пятясь к двери. – После того, что происходило в этом кабинете… Вы…
– Чего же ты не заявила на меня, если считала, что я тебя насиловал? – перебил ее Мельников, ударив в самое больное место, и тут же посыпал это место солью. – Не потому ли, что боялась все потерять из-за каких-то там сраных нравственных ломок? Да, тебя бесило, конечно, что секс со мной ты выбрала не сама. Ты ведь у нас повелительница, так, Карина? Но ты ничего не меняла. Ничего! Долгие месяцы! Почему?
– У меня не было выбора, – ответила она, прекрасно понимая, насколько нелепы ее утверждения.
– Выбор есть всегда, Карина, – возразил ей Мельников. – Ты могла просто взять и уволиться. И все! Или не опаздывать. А ты опаздывала регулярно! Не потому ли, что каждое твое опоздание наказывалось на этом вот диване, а потом в кармашек тебе совалась купюра достоинством…
– Хватит! – крикнула она, сжимая кулаки.
Господи! Он был прав! Это мерзкое чудовище, ненавистное, грязное, сломавшее ей жизнь, оно было право! Она ничуть не лучше него! Она даже хуже!!! Много хуже, потому что – стыдно признаться самой себе – избрала орудием мести двух самых слабых и безвинных созданий – своего мужа и дочь Мельникова. Она подставила Гену! Она пыталась навредить Мельникову, используя его дочь! И если он действовал открыто, то она – вероломно, гадко…
– Господи… господи, прости меня! – Карина упала коленками на пол, спрятала лицо в ладонях, заплакала. – Что теперь будет, господи???
– А все будет с нами так, как мы того заслуживаем, Карина, – голос Мельникова сделался мягким, почти ласковым. – Твой муж – безвольный, слабый, ничтожный сутенер – сядет в тюрьму. Он уже должен был туда сесть еще несколько месяцев назад. Возмездие чуть запоздало. А мы с тобой станем жить вместе. И поверь мне, будем жить счастливо.
– Нет! Не будем мы счастливы никогда!!! – прошептала она горестно, захлебываясь слезами.
– Будем, Кариночка, еще как будем. Знаешь, почему? Отвечу! Потому что мы с тобой одинаковые! Мы одинаково скверные люди, Карина. Мы с тобой знаем, что такое нищета, что такое считать копейки до зарплаты. Я узнавал о твоей прежней жизни. Знаю, как плохо и бедно ты жила до замужества, как всячески стремилась избавиться от нищеты. Мы ненавидели с тобой все это! Всегда ненавидели! Мы с тобой – две дряни, вкусившие довольство после периода нищеты и голода и желающие жить сыто и безмятежно всю оставшуюся жизнь. И мы готовы на все ради того, чтобы так жить. И назад мы возвращаться не желаем. Так ведь? А теперь, малышка, утри слезки. И давай-ка сюда, – он похлопал тяжелой ладонью по дивану рядом со своей мощной ляжкой. – Утешь папочку…
Глава 19
Сегодня он позавтракал. Сегодня успел. И завтрак Оленька приготовила знатный: оладушки с яблоками под сладким соусом. Большой кофейник кофе – крепкого, горячего, сладкого, как он любил. Вкусно, сытно. Оля, хлопотавшая в кухне, была в хорошем настроении, напевала что-то. Вика спала в своей комнате, разметав по подушке длинные кудряшки. Он заглядывал в комнату. Смотрел на спящего ребенка. И сердце сжималось от нежности и тревоги.
Как??? Господи, как можно мстить кому-то, выбирая орудием мести ребенка??? Он вчера чуть в горло этому тихоне не вцепился! Он еле сумел справиться с гневом. Ваське спасибо: сидел за спиной допрашиваемого напротив Вострикова и всякий раз делал ему страшные глаза или руками махал – мол, не надо. Держите себя в руках!
Удержишь тут! Они такие милые, славные, невинные, наши детки. Как может какая-то нечисть желать им зла?!
Он вчера так Илюхину и сказал. Сказал, что он нечисть!
– Ты что, собирался совратить малышку Мельникову, да??? – трепал он его за воротник новенькой рубашки, видимо, купленной специально для репетиторства. – Ты что собирался сделать с ней, а???
– Ничего, – вяло жал он плечами, не поднимая глаз. – Я просто преподавал ей язык.
– Какой??? Какой язык??? Язык тела??? – орал Востриков, нарезая круги вокруг задержанного.
Нет, если бы не Васька, он бы точно огрел по башке этого умника. Дипломат, блин, хренов!
– Господи, вы слышите себя? – брезгливо морщил лицо Илюхин. – Язык тела! Вы о чем вообще говорите?! Я работал репетитором. Единственное, в чем моя вина, – это в том, что я работал неофициально и не платил налоги с гонораров. Но и тут у меня есть оправдание: отчетный период еще не закончен. А до тридцатого апреля я бы подал декларацию.
С ним вообще было сложно говорить. Малый был чрезвычайно умный. И говорил тихо и невыразительно. Может, этим он особенно бесил Вострикова, кто знает.
– Я задерживаю вас по подозрению в угоне автомобиля Мельникова, по подозрению в убийстве неизвестного человека путем его сожжения и так же по факту вашей незаконной трудовой деятельности. Все, уведите!!!
Илюхина увели, а Востриков еще час сидел, не в силах говорить. Мысли, бешенные, суетливые, испуганные, носились в голове, сбивая привычный ритм его сердца.