– Ух ты… – Дайнека подошла ближе. – Впервые вижу вас в штатском!
Он посмотрел в зеркало, на котором висел черный тюль.
– Я себя тоже.
– Есть новости? – Ее тон подразумевал некоторую общность интересов.
– Пока никаких. Пытаюсь отыскать дело Роева. И кстати, мне обещали найти людей, которые контактировали с Сопелкиным по линии КГБ.
Они говорили, не глядя друг на друга. Со стороны могло показаться, что каждый что-то бормочет себе под нос.
Наконец Дайнека сказала:
– А у меня есть интересная информация.
– Ну, – Василий Дмитриевич посмотрел ей в лицо.
– Вчера я встретилась с приятелем Елены Свиридовой.
– Михаилом Суворовым?
– Вы с ним когда-нибудь говорили?
– Не получилось, – виновато ответил Труфанов. – Он в то время жил в Красноярске. Потом я уехал. Да и что он мог рассказать?
– Вечером, когда пропала Свиридова, он говорил с ней в темном амфитеатре и даже ударил ее по лицу!
Труфанов безмолвно развел руками.
– Да-да, – продолжала Дайнека. – Он узнал, что она встречается с Роевым, и приехал в Железноборск в пятницу вечером.
– Но ведь тогда получается, что ее убить мог Суворов…
– Нет, не мог. После разговора с ней он вернулся в общежитие мединститута. Суворов сказал, что готов дать показания и предоставить свидетелей. В одиннадцать, когда Свиридова вышла с репетиции, он уже подъезжал к Красноярску. И – да! Забыла сказать: это он забрал ее пальто из служебного гардероба.
– Но почему его никто не заметил?
– Только благодаря матери.
– При чем здесь его мать? – удивился Труфанов. – Она в тот вечер пришла в Дом культуры?
– Она там работала! – И после многозначительной паузы Дайнека добавила: – В служебном гардеробе!
– Та гардеробщица?.. Выходит, она сама отдала пальто? Но почему промолчала?
– Боялась, что сына обвинят в убийстве Свиридовой.
– Не исключаю…
– Представьте, она все это время думала, что он убийца.
– В каком аду ей пришлось побывать… – Полковник вздохнул. – Конечно, я поговорю с Суворовым. Но как жаль!
– О чем вы? – оторопела Дайнека.
– Встреча в амфитеатре могла приблизить нас всех к разгадке.
– Она и приблизила, только мы пока не знаем, к чему.
Труфанов хитро улыбнулся:
– Впервые вижу, как ты умничаешь.
– И надеюсь, в последний, – смутилась она. – У меня появилась идея.
– Излагай.
– А что, если это Роев убил Свиридову?
– Но ведь у них были какие-то отношения.
– Дело в том, что Свиридова была на четвертом месяце беременности.
Василий Дмитриевич даже крякнул.
– Откуда ты все это берешь?
– Из ее амбулаторной карты в женской консультации краевой больницы.
– Вот ведь проныра! – Он восхищенно покачал головой. – Думаешь, отцом ребенка был Роев?
– Кто же еще? – удивилась Дайнека. – Иначе зачем он повез ее в женскую консультацию?
– И ты думаешь, что беременность явилась причиной убийства?
– Может быть, он не хотел ребенка. Или у него была семья.
– При всем уважении к твоим дедуктивным способностям, напоминаю: в то время разрешались аборты.
– На таком сроке аборт не делают, – сообщила Дайнека. – Он мог встретить ее после репетиции. Или забрать на машине и увезти в укромное место. Убил… – Она сбавила обороты. – А потом и сам застрелился.
– Он не мог увезти Свиридову.
– Откуда вы знаете?
– Проверял. В тот день его машина была в ремонте, и забрал он ее только в понедельник, девятого апреля, когда Свиридову стали искать. – Труфанов закашлялся. – И потом, я – романтик. Если любовь, при чем здесь убийство?
Василий Дмитриевич достал телефон.
– Прости, мне нужно идти. – Он приложил трубку к уху и направился к двери.
Дайнеку тронули за руку, она обернулась. Перед ней стояла заплаканная Гурина.
– Здравствуйте, Ираида Ефимовна.
– Я должна передать вам одну вещь.
– Какую?
– Приходите ко мне домой.
– Когда?
– Можно сегодня вечером.
– Зайду, – пообещала Дайнека.
Гурина вернулась к гробу Сопелкина и встала подальше от его родственников. Дайнека едва сдержалась, чтобы не пойти за ней и не расспросить об «одной вещи» поподробней. Воображение рисовало причудливые картины. Например, как Гурина отдает окровавленный нож, который хранила все тридцать лет, или показывает труп Свиридовой, завернутый в полиэтиленовую пленку. Или просто звонит Свиридовой и говорит: «Здесь все тебя ищут!»
Прощание длилось до половины первого. Когда гроб унесли и все пошли к автобусам, Дайнека решила, что ехать на кладбище и смотреть, как закапывают человека, которого она знала, было выше ее сил.
В Доме культуры сделалось пусто, и только уборщицы, как хоккеистки, двигались одна за другой, смывая с полов воспоминание о Сопелкине.
– Дайнека!
Она обернулась.
– Привет, Слава! На кладбище не поехал?
– Я с Сопелкиным едва был знаком. У меня есть свободное время. Если хочешь, продолжим экскурсию.
– С большим удовольствием!
– Идем, я кое-что тебе покажу.
Они прошли по коридорам и лестницам и нырнули в низкую дверь, которая выходила прямо к ступеням.
– Это – «ласточка» осветителя.
В прилепленном к стене зала балконе места было совсем немного. Повсюду висели и стояли осветительные приборы.
– Теперь я понимаю, почему такие балкончики называют «ласточками», – сказала Дайнека.
– Ну, и почему? – спросил Вячеслав.
– Во-первых, потому что они высоко. Во-вторых, прилеплены к стене, как гнездышки ласточек.
– Ты права. Теперь идем вниз.
Спустившись по лестнице, они прошли тамбур, укрепленный двойной металлической дверью, и попали в правый карман сцены – помещение, расположенное за боковыми кулисами. Занавес был открыт. Дайнека вышла на сцену, встала в центре поворотного круга, раскрыла руки и сказала куда-то в зал:
– Здравствуйте!
Тишина проглотила ее слова. Они улетели в зал и пропали.
– Ну, как хотите! – Она взялась руками за талию и попыталась исполнить «веревочку» – элемент матросского танца, который выучила еще в детском саду. «Веревочка» получилась, но за ней ничего не последовало. Дайнека обернулась к Славе и, улыбнувшись, сказала: