Один талант - читать онлайн книгу. Автор: Елена Стяжкина cтр.№ 55

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Один талант | Автор книги - Елена Стяжкина

Cтраница 55
читать онлайн книги бесплатно

«Хотела назвать его Кубадан. Потому что климат там такой, что не родить невозможно. Кубадан Кравченко… Как он орал, Кравченко мой, как орал! Особо волновался о том, что люди скажут. Была в нем такая привязанность к людям, такая открытость… Но на Богдана согласился. Вроде в честь Хмельницкого. В него вон и город назвать не стыдно. Но тебе скажу: Хмельницкий в нашем случае ни при чем. Понял?»

Яша кивал. В совместной жизни выяснилось, что Зоя Петровна – неплохая, но балованная, пронесшая сытость и каприз через всю жизнь. Механизм этот никогда не давал сбоя, потому что у Зои было правило: «В войнах выигрывают те, кто вовремя эвакуируется».

Правило это Яша считал подлым, но не так он прожил свою жизнь, чтобы судить.

Иногда Зоя срывалась в царицу. Сын терпеливо организовывал ей и целое корыто, и даже море с ограниченным забором владычеством. В вояжи Зоя Петровна отправлялась с целым штатом прислуги и врачей. Яшу не брала. Иван Николаевич передерживал его в ординаторской или временно пристраивал в палаты к тяжелым, но в сознании, а значит, с бэкграундом, больным.

Было ясно, что Иван Николаевич от него устал. Замучился своей совестливостью, долгами, которые невозможно было выплатить ушедшей Яне, потому что с ушедшими никогда не знаешь – еще или хватит. Яша отдавал ему половину заработка. И тот брал. Не из жадности, а из понимания, что Яше легче думать о себе как о бизнес-партнере, а не как о жалкой приживалке. О приживальце, если точно. Чтобы освободить Ивана Николаевича, Яше надо было умереть. Но он жил, время от времени погружаясь в привычный страх Паркинсона-теплоцентрали-перелома-шейки-бедра. Смерти же не боялся совсем. По ту сторону берега у него уже были люди. И эти новые, которых он провожал честно, и другие, любимые – мамка, отец, Зина. Иногда (или часто) он подумывал о том, чтобы уйти самому и до срока, чтобы сделать сюрприз Яне и обрадоваться самому. Но мамка, возвратившая когда-то Лёвку своей бесконечной колыбельной, держала его на земле крепко. В такие минуты Яша слышал ее тихое, но твердое: «Н-н-не смей».

Не смел.

Зоя возвращалась с морей и звала-забирала Яшу к себе. Привозила подарки: плавки с якорем, трубку, пиратский корабль из ракушек, набор пряностей. Говорила: «Ну что там еще было купить? Послала дураков своих, пользуйся теперь». Яша благодарил. Смеялся. После приезда обязательно выпивали. Проходились по коньячку. За ним всегда вставало Туманное.

Книги, сыревшие в погребе, Зоя Петровна отдала в библиотеку.

В сливу ударила молния.

В Дурной балке поставили наконец монумент. Большущий камень, на котором выбиты были фамилии и еще оставалось место, чтобы дописать. «Могила Неизвестного Солдата – это подлость, а не гордость. Свинство это с нашей, живущей стороны. Так я считаю…»

После выпивки Зоя давала мощный гипертонический криз. Ее укладывали, «раскапывали», обязательно ставили катетер, трубка сливала мочу в располовиненную пластиковую бутылку. Яша следил, чтобы она не переполнялась и не воняла. Иногда Зоя Петровна требовала к себе нотариуса и писала Яше завещание на квартиру. Иногда, стыдясь немножко, признавалась, что какнула чуток в трусы, и просила их простирнуть, чтобы домработницы (молодые суки!) не думали, что она обосранка. Яши не стеснялась. Когда в холодные дни собирались гулять, тоже не стеснялась, прямо при нем надевала-подтягивала рейтузы. В странном женском мире придатки почему-то сохраняли свою бесценную значимость намного дольше, чем могли служить. Это тайное место силы требовало постоянного утепления. Яша говорил смущенно: «Зоя Петровна, ну что вы делаете? Ну зачем при мне, я же мужчина…» – «Ну какой ты мужчина? – отмахивалась она. – Глаза закрой и сиди, если стесняешься». Сын Богдан вмешивался в их отношения в двух случаях: при оплате услуг и после завещания.

После завещания он всегда приезжал мгновенно, выводил Яшу в комнату, названную библиотекой (собрания сочинений – все блатные советские – стояли на полках), рвал завещание на мелкие кусочки и шипел тихо: «Даже не думай, пердун старый. Даже не думай». Нотариус Зои Петровны хранил верность не ей, а Богдану. И с учетом ее нарастающего маразма это было вполне логично.

С учетом маразма Зоя выдала Яше историю, с которой собиралась сойти в могилу, но поскольку судьба уж так распорядилась, не смогла…

«У Лёвки, когда он этого самого хотел, всегда нос начинал чесаться. Движение такое делал, как будто пальцем к козюле лез на свиданку. Пока в штанах был – стеснительный, как девка. Но без штанов свое брал. И чужое брал, и краев этого своего-чужого вообще не видел. А как совсем старая стала, в кино об этом смотрела. Когда смотрела, прямо стеснялась, а как сама, так вообще не до стыда было. И хорошо мы, можно сказать, с мужем жили: ни в чем отказа не знала, но бабье счастье получилось только с Лёвкой. Я по молодости бежать с ним хотела. В семьдесят втором, когда он – нате-получите – приехал и стоит, то нет уже. Уже не думала. Наоборот, потому что слов его чужих наслушалась до злости прямо. Обсыпал меня разными, мелкими такими словечками. Все запомнила. Как гравировку кто на память нанес: “Несовершенство нашего мира не позволяет мне быть с вами приличным человеком. Если вы понимаете шантаж, то его и получите. Пусть муж ваш избавит моего брата Яшу от своего негодного любопытства, а иначе я расскажу ему об отношениях, имевших место на заре нашей туманной юности, в которой вы, Зоя, уже были за ним замужем. А если потребуется, то и не только ему. Вы сами принудили меня говорить эту подлость, что самого характера подлости никак с моей стороны не меняет”. А сам красный, глаз дергается, волосы на висках седые, худой как дворняга, с бородой еще такой кустистой, но палец… в носу. Ну и какая тут обида, если счастье само в дверях стоит, хоть и ругается, но все равно счастье? А я же уже не первой свежести вишня. Это сейчас понимаю, что тогда самая середка еще и была. Но думаю себе: “Последний раз до полного усыхания остался. Распоследний-разъединственный. Так что же – заорать «рятуйте» и гнать сраной метлой?” Потому и сказала ему наше слово специальное, которое никому уж теперь не скажу. А он и отозвался…»

16

После Катиного письма Яков Никифорович зарекся спрашивать у женщин правду. Потому что только с виду она сундук безобидный или ларчик какой с инкрустацией, а откроешь – вместо приданого то заяц, то утка, то яйцо. И иголка, чтобы все это пришить, но на какое место – неизвестно. А на конце иголки – не нитка, а смерть.

Другое у них все: и выживание, и спасение. Их батальоны не просят огня, потому что бегут. Бегут заранее со всех полей сражений, чтобы полоть огород, спасать мосты, чинить прохудившиеся сети, запасаться спичками, мылом и мукой на случай любой войны. Но почему-то они намного лучше знают о том, как, каким чудом человек может прожить трусом, а умереть героем. Или наоборот… Взахлеб судят, без устали сплетничают, но о главном, о том, что, пока жив, еще можно все исправить, молчат. И всякое беззаконие, охлаждающее в других любовь, терпят и считаются глупыми именно из-за того, что часто ею, любовью этой, хоть своей, а хоть бразильской, надеются и подлость всякую останавливают.

А товарищ Кравченко отбыл с семьей на Кубу, так и не дождавшись от Якова Никифоровича никаких правильных документов. Инструктором обкома партии Якова утвердили без них. Второй секретарь после голосования сказал ехидно, но по-отечески: «Пуганые и порченые служат крепче».

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию