Через некоторое время она достигла уровня скалы, на которой висел нож. Олимпия вытянула одну руку и попыталась схватить его, но он раскачивался на длинном ремешке под порывами ветра вне пределов досягаемости. Олимпия закусила губу и со стоном рванулась в направлении ножа. Ей удалось схватить его.
Боясь выронить нож, она осторожно подтащила его к себе и надела ремешок от ножен на руку. Только после этого Олимпия крикнула Шеридану, чтобы тот вытаскивал ее наверх. Но он как будто не слышал. Она висела, слегка раскачиваясь, над пучиной бушующих волн. Олимпию охватила паника, она осознала, в какой опасности сейчас находится. Девушка снова истошно закричала, но опять не получила ответа.
Но вот наконец канат дрогнул. Олимпия уперлась ногой о скалу, помогая Шеридану тащить себя наверх. Сердце Олимпии бешено колотилось в груди. «Два, три, четыре…» — считала она шаги, подтягиваясь на руках, ей так хотелось остановиться и передохнуть. Олимпия сбилась со счета. Но она не могла остановиться, подчиняясь ритму рывков каната. Еще один шаг, еще один, последний, и вот уже над краем скалы появилось лицо Шеридана. Оно было сейчас действительно искажено страшной гримасой. Он изо всех сил упирался ногами и рывками, напрягая все тело, тащил канат. Олимпия уперлась коленом о край площадки и упала ничком на землю, зажав в руке висевший на боку нож. Через секунду она поднялась на ноги и закричала, не помня себя от радости:
— Я сумела! Я смогла достать его!
Шеридан бросил на землю канат и устремился к ней. Он обнял девушку так крепко, что той показалось, будто она сейчас задохнется. Шеридан тяжело дышал.
— Я сумела! — бормотала Олимпия, уткнувшись лицом в его плечо.
— Да, да… — задыхаясь, шептал Шеридан, обнимая ее. — Все отлично, черт побери… просто великолепно…
Он поцеловал ее в ухо, и она услышала, как тяжело и хрипло он дышит, не в силах восстановить дыхание. Последнее, что она запомнила, прежде чем лишилась чувств, было его дрожащее мелкой дрожью плечо.
Глава 17
Снаружи завывал холодный ветер, под его порывами шуршал мох, которым была покрыта хижина. Быстро исчезал в темноте вырывающийся из трубы столб дыма от разведенного очага. Олимпия задумчиво помешивала жидкое варево в ведре. Их обычной пищей были морские водоросли и мидии, морские водоросли и моллюски, морские водоросли и гусь, когда Олимпии удавалось его раздобыть. Но несколько недель назад стая улетела в теплые края прочь от зимних холодов. Олимпия сидела у очага, уставившись невидящим взором в огонь. Ее снедала тревога.
В углу зашуршал Наполеон. Почистив перышки, он направился вразвалочку к Олимпии и улегся рядом с ней на животик.
— Да-да, я знаю, — вполголоса сказала она, нарушая унылую тишину хижины. — Ты очаровательный малыш.
Наполеон издал радостный крик, как бы соглашаясь с ней. Подросший пингвин наконец полинял. Его серебристый пух сначала сменился грязно-серыми перышками, а затем Наполеон оделся в черный сюртук с белым элегантным жилетом; на головке у него появился красно-желтый задорный хохолок. Он оказывал знаки внимания как Олимпии, так и Шеридану и, принимая из их рук моллюсков или маленькую рыбку, забавно благодарил обоих поклонами или пронзительными восторженными криками. Каждое утро, когда люди уходили на поиски пищи, пингвин провожал их несколько ярдов, издавая истошные крики и едва поспевая за ними. Он передвигался вперевалку, растопырив в стороны маленькие крылышки. Наполеон был неустрашим, он никогда не обходил преграды, смело взбираясь на самые крутые скалы, и отважно спрыгивал вниз с большой высоты на розовые лапки. Через некоторое время, видя, что люди уходят все дальше и дальше, он смирялся с тем, что ему предстоит коротать весь день в одиночестве, возвращался и, усевшись на пороге хижины, принимался терпеливо ждать хозяев. Здесь он чувствовал себя в полной безопасности, так как в любую минуту мог нырнуть за парусиновый полог, спасаясь от хищных грачей.
Олимпия улыбнулась пингвину, который скрашивал ее одиночество, устроившись рядом. Уже стемнело, и тревога Олимпии превратилась в страх.
Сквозь вой ветра вдруг послышался посторонний звук, и Олимпия, тут же вскинув голову, насторожилась. Когда же она разобрала, что это хрустит снег под быстрыми шагами приближающегося к хижине человека, то облегченно вздохнула и на секунду закрыла глаза от радости.
Вскочив на ноги и перепрыгнув через негодующего Наполеона, разразившегося обиженным криком и клюнувшего ее в ногу, она устремилась к двери, распахнула полог и высунула голову наружу, где царил жуткий холод и не было видно ни зги.
— Куда ты пропал? Я уже собиралась идти искать тебя. Шеридан снял с плеча большой мешок, сшитый из тюленьей кожи, и занес его в хижину.
— Я провел почти весь день в одной из здешних очаровательных ям. Не понимаю, зачем люди изобретают бассейны и бани, когда на земле существуют подобные восхитительные уголки.
— О Боже! — ахнула Олимпия, когда Шеридан, хромая, вышел на свет. Он вымок до нитки и был покрыт с ног до головы грязью. Девушка припала к его рукам, как будто он мог исчезнуть в любую минуту.
Шеридан прижался щекой к волосам Олимпии. Некоторое время они стояли молча, крепко обнявшись.
— Ты не ранен?
— Слегка подвернул ногу. — Он поцеловал ее в макушку. — Ничего серьезного. Мне в конце концов удалось выбраться из этой чертовой ловушки.
Олимпия знала эти ямы, их вырыли зверобои для своих сигнальных костров на торфянике; костры горели целыми месяцами, превращая яму в ловушку, замаскированную сверху тонким слоем мха. Человек проваливался и оказывался в трясине, глубина которой достигала пятнадцати футов, а ширина — тридцати.
— Мне следовало отправиться на поиски, — воскликнула Олимпия.
— Не волнуйся, я обожаю рыть себе проходы через трясину куском железного обода.
— Мне жаль тебя!
— Я думал, что ты в это время занимаешься охотой на гусей. — Шеридан коснулся ее волос. — И рассчитывал, что ты хватишься меня только под утро. Но, честно говоря, мне так не хотелось проводить ночь, стоя по щиколотку в ледяной воде, — Он сжал ее руку. — У меня на этот вечер были совсем другие планы.
Олимпия взглянула на него. Он улыбался ей, в его серебристо-серых глазах полыхали отсветы от огня, перепачканное лицо казалось в этот момент маской демона.
Склонившись над Олимпией, Шеридан припал к ее губам. Его поцелуй был грубым, исполненным неистовой страсти. Шеридан крепко сжимал Олимпию в объятиях. Она ощущала на губах вкус грязи и пота, но все равно поцелуи Шеридана казались ей сладостными и желанными.
Олимпия испытала разочарование, когда он вдруг выпустил ее из своих объятий и направился к очагу, принюхиваясь к запахам.
— Морские водоросли? — хмуро спросил он.
— Фирменный суп острова Английский Малун, — попыталась пошутить Олимпия.
Но вместо того чтобы засмеяться, Шеридан только поморщился, так он обычно реагировал на шутки Олимпии.