Ее пальцы заскользили по нежному котиковому меху к его руке. И застыли… В приснившемся сне его рука ласкала ее тело, воспламеняла ее.
Олимпия дотронулась до ладони Шеридана. Он лежал все так же неподвижно и ровно, глубоко дышал. Конечно, он очень устал. Вчера весь день Шеридан таскал огромные валуны с близлежащего холма, а Олимпия нарезала мох для крыши. К вечеру они кое-как привели в порядок хижину. Однако попытки Олимпии поймать гуся не увенчались успехом. Стая стала более осторожной, не удалось им собрать и мидий, поскольку начался прилив. Шеридану пришлось довольствоваться горстью моллюсков, сваренных в бульоне из водорослей и гусиных косточек. Правда, от последнего гуся еще оставалась грудка, но Шеридан упрямо отказывался взять ее, заявляя, что ее должна съесть Олимпия.
Олимпия погладила его руку, которая была такой большой и сильной. По сравнению с ней ладошка самой Олимпии казалась маленькой и пухлой. Она хотела помочь ему сегодня таскать камни, но он прогнал ее, заявив, что она только путается у него под ногами и вообще может так проголодаться от этой работы, что он вынужден будет опять отдать ей свою порцию. Шеридан велел ей идти на берег ручья и попытаться раздобыть гуся на ужин.
Иногда Олимпии было очень трудно ненавидеть его.
Ей нравилось охотиться за гусями до тех пор, пока охота оканчивалась удачей. Но вот уже второй день подряд она не могла поймать ни одной птицы. А на горизонте не было видно ни одного судна — будь то «Федра» или какой-нибудь другой корабль.
В хижине не было холодно, потому что они жгли торф в очаге. Платье и нижнее белье Олимпии висели над очагом на вешалке, сделанной из китового уса, и сохли, а сама девушка спала нагишом.
Плащ, которым был укрыт Шеридан, сполз у него с плеча, и Олимпия вспомнила свой сон — его тело, навалившееся на нее, свои ощущения от его смелых ласк… Сердце девушки учащенно забилось, она прижала ладонь к руке Шеридана.
Ей так хотелось стащить с него плащ, чтобы ее взору открылось его мускулистое тело. Олимпия начала поглаживать кончиками пальцев его ладонь и запястье, ощущая мозоли натруженной руки. Казалось очень странным то, что она лежит рядом с этим человеком, дотрагивается до него… Снова вспомнился сон, томление плоти, вспыхнувшее в ней, и он, Шеридан, в образе дракона…
Олимпия подняла глаза и увидела, что Шеридан не спит и наблюдает за ней.
Олимпия хотела отдернуть руку, но передумала, решив притвориться, что все это делала бессознательно, во сне. Но затем она поняла, что ей не удастся обмануть его, однако все равно не смогла бы отдернуть руку, потому что впала в оцепенение.
Шеридан улыбнулся ей туманной улыбкой сонного человека и начал поглаживать ее ладонь большим пальцем.
Олимпия провела кончиком языка по губам. Если бы он грубо обращался с ней или что-нибудь сказал, она непременно отняла бы свою руку. Но Шеридан так нежно ласкал ее, а затем склонил голову и поцеловал тыльную сторону ее ладони.
— Я бы очень хотел этого, — пробормотал он, сжимая пальцы. — Очень хотел, — Шеридан зажмурился от блаженства. — Но лучше не надо, принцесса. Лучше не здесь…
Олимпия отдернула руку, моментально придя в себя. Шеридан придвинулся ближе к ней и, опершись на локоть, взглянул на нее насмешливым взглядом.
— Будучи вашим премьер-министром, я вынужден сообщить вам со всей откровенностью, что хотя я и изматываю себя целыми днями тяжелой работой, вам все же небезопасно будить меня подобным образом по утрам.
— Что вы имеете в виду?!
Его взгляд стал совершенно серьезным.
— Думаю, вы это прекрасно знаете, — ответил он. Олимпия почувствовала, как кровь прилила к ее щекам. Она быстро отвернулась и стала разглядывать потолок хижины.
— Будьте так добры, выйдите на минутку, мне надо одеться.
Шеридан криво усмехнулся, отбросил плащ и встал. Олимпия, все еще притворяясь, что разглядывает потолок, наблюдала за ним исподтишка. Он спал в брюках, но они были расстегнуты. Когда Шеридан, подойдя к очагу, где висела рубашка, повернулся в профиль, Олимпия чуть не вскрикнула от испуга. Чуть пониже его живота сильно топорщилась ткань от огромной опухоли.
— Вы заболели? — спросила она обеспокоенно. Шеридан удивленно взглянул на нее и покачал головой.
— Я чертовски измотан и хочу есть. А что, разве я выгляжу больным?
— А вот это вздутие? Вам не больно?
— Вздутие? — недоуменно спросил Шеридан, а затем, догадавшись, о чем она говорит, усмехнулся: — Ах, это…
По его ухмылке Олимпия поняла, что опять сказала что-то нелепое и он потешается над ней.
— Впрочем, меня это не касается! — заявила она, надув губы и отворачиваясь. — Даже если вы распухнете и побагровеете, меня это ничуть не тронет.
— Это может случиться, только если я надолго задержу дыхание. А замеченное вами вздутие — это болезнь совсем другого рода, моя принцесса.
— Мне все ясно, — сказала она с холодной величественностью.
— Послушайте, я действительно начинаю подозревать, что вы совершенно ничего не знаете. Хотите, я вас просвещу на этот счет? Я думаю, мне следует сделать это. В таком случае мы будем лучше понимать друг друга.
— Вам не нужно просвещать меня, я все знаю и понимаю, — сделала она довольно смелое заявление.
Он покачал головой, на его черные волосы упал солнечный зайчик.
— Вы не знаете самых элементарных вещей. Мне следовало бы уже давно догадаться об этом по вашим высказываниям и тому сумбуру, который царит в вашей головке. — Он натянул свой бушлат, взял с вешалки одежду Олимпии и направился к двери. — Не уходите никуда, — весело сказал он. — Через несколько минут ваш любимый профессор прочитает вам свою знаменитую лекцию о том, что такое скромность и нравственность в жизни современной женщины.
— Да вы знаете о нравственности меньше шкодливого кота! — закричала Олимпия ему вслед, чувствуя себя как в капкане, поскольку он унес ее одежду. — И о скромности тоже.
— Я вам даю пятнадцать минут на туалет! — крикнул он снаружи. — И советую быть на месте к тому времени, когда я вернусь, иначе у нас не получится никакой лекции, а выйдет сплошное безобразие.
Олимпия вскочила с постели и в страшной спешке справила утреннюю нужду. Задолго до того, как Шеридан вернулся, она уже лежала, натянув меховое одеяло до подбородка и дрожа всем телом не столько от злости на капитана, сколько от волнения и сладостного возбуждения, навеянного ее сегодняшним сном. Сон был таким же невыносимым и безнравственным, каким Олимпии представлялся сам Шеридан. И таким же соблазнительным. Она не могла справиться с искушением, вспоминая Мадейру и то, до какого блаженного состояния довели ее руки Шеридана.
Олимпия настороженно прислушивалась, ожидая, что произойдет дальше, но слышала лишь возню тюленей на берегу. Когда Шеридан наконец переступил порог хижины, Олимпия притворилась спящей. Почуяв горьковатый дым, она поняла, что он развел огонь в очаге. Однако ее жалкие попытки действительно уснуть были тщетны. Внезапно Шеридан уселся рядом с ней, и его нога уперлась в бедро девушки. Он чем-то зашуршал, и Олимпия открыла глаза.