– Так делают в Аргентине?
– Когда я был мальчишкой, мы часто устраивали праздники, собирались родственники, друзья – человек двадцать, иногда даже больше. Вилла Нидия – это рядом с Кордовой – стояла в большом парке, мы с братьями и сестрами отвечали за асадо и никогда не солили мясо, клянусь честью.
Йозеф взял острый нож, срезал жир и выложил на решетку мясо, потом колбаски.
– Думаю, высота оптимальная, – сказал он.
– Вроде да. – Рамон присел на корточки. – Все идеально.
Две минуты они молча следили за жаркой, потом Йозеф собрался перевернуть мясо, и Рамон снова его остановил:
– Еще не готово. Это нужно делать один раз, так получается нежнее.
– Как скажешь, но колбаски, по-моему, готовы.
Он наколол вилкой одну штуку и дал Рамону попробовать, тот откусил, тщательно прожевал и поморщился:
– В Алжире я ел потрясающие колбаски, такие острые, знаешь?
– Еще бы! Здесь их не найти.
– Зачем ты поехал в Алжир?
– Я хотел отправиться в Испанию – воевать в интербригаде, но не успел. Я был молодым врачом, а Институт Пастера – лучшая из всех школ, от таких предложений не отказываются. Я работал там несколько лет и покинул страну в сорок пятом, после эпидемии чумы.
– В Алжире была вспышка?
– Чума – эндемическое заболевание для всех стран Средиземноморского бассейна. Об этом не принято говорить, но чума существует и еще долго будет свирепствовать, распространяясь с молниеносной скоростью и унося тысячи жизней.
– Болезнь очень заразна?
Йозеф кивнул.
– Кажется, готово.
Рамон проверил мясо и переложил куски на блюдо.
– В студенческие времена мы с товарищем отправились на мотоцикле из Буэнос-Айреса в Каракас. Представляешь расстояние? В Перу мы месяц работали в лепрозории.
– Страшно, наверное, смотреть на прокаженных?
– Хорошего мало, но эта болезнь не такая уж и заразная. Я хотел быть врачом, как ты.
– Еще не поздно, диплом у тебя есть.
– Когда-то я принял другое решение, но теперь не уверен, что сделал правильный выбор.
Тереза и Хелена наслаждались едой, мясо получилось намного вкуснее, чем обычно, они дважды просили добавки, и Рамон поджарил еще несколько кусков, хотя сам ел мало и без аппетита. Йозеф признал, что бифштексы и отбивные вышли мягкими и сочными.
– Рамон – настоящий мастер барбекю, пардон – асадо.
– Ты скрыл от нас этот свой талант, – пошутила Тереза.
– Асадо – традиционное блюдо аргентинской кухни.
– Ты хорошо знаешь Алжир? – спросил Йозеф.
– Был там несколько раз по профессиональной надобности, так что достопримечательности не осматривал, но страна мне очень понравилась.
– Ты ходил к Падовани?.. Ресторан на пляже, на выезде из города. Открытая терраса с видом на море, танцы – мечта!
– Увы… Если попаду туда еще раз как частное лицо, обязательно зайду к этому… Падовани, я правильно запомнил?
– Не забудь выпить стаканчик розового булауанского, – мечтательным тоном произнес Йозеф, – и познаешь блаженство.
Он поднял стакан, Тереза и Хелена присоединились.
– Крепкого тебе здоровья, Рамон.
Все чокнулись и выпили за скорейшее выздоровление.
– Я тоже желаю вам всего наилучшего.
Рамон сделал глоток и закашлялся, как будто вино попало не в то горло. Он начал задыхаться, встал, лицо у него посерело, как у утопленника, дыхание стало прерывистым.
– Где ингалятор?
– Остался в комнате, – чуть слышно прошептал Рамон между двумя приступами.
Хелена выбежала из столовой.
– Открой окно, – велел Йозеф Терезе и начал считать пульс, потом взял Рамона за плечи и помог ему распрямиться. – Расслабься и успокойся, сейчас все пройдет, дыши «из живота», коротко, вот так.
Вернулась Хелена с ингалятором, Йозеф зарядил его и поднес ко рту Рамона:
– Выдохни до самого конца.
Перепуганный Сурек и телохранитель стояли рядом, не зная, что предпринять.
Рамон выдохнул, Йозеф вставил наконечник ему в рот и нажал на пуск:
– Вдыхай… медленно.
Сурек отчитывался перед начальством дважды в день. Первый раз – утром по телефону. Он на два часа занимал кабинет Йозефа и готовился к разговору, выстраивая пункты в порядке важности, записывал ответы на возможные вопросы и ровно в десять набирал номер. Беседа длилась не меньше получаса, после чего лейтенант составлял «промежуточный рапорт», подробно освещая содержание разговора, и уже на его основе печатал второй, вечерний рапорт, более обстоятельный и подробный, который отправлял в Прагу с водителем, приезжавшим в санаторий в 17.00.
Йозеф не знал, кому звонит Сурек и почему беседы длятся так долго, но от лейтенанта каждый день требовали все больше деталей. Имя и звание человека, перед которым отчитывался лейтенант, держались в секрете, этот «некто» был сотрудником министерства, а может, занимал и более высокое положение, но медицинского образования явно не имел и нуждался в разъяснениях.
– Ваши ответы грешат недостаточной научной точностью.
– Я не контролирую ход болезни.
– Проблема в том, что состояние вашего пациента меняется каждый день – то улучшается, то ухудшается, и никакой стабильности.
– Если бы все зависело от меня, больной давно бы поправился и отбыл восвояси. его организм изношен, а малярия вкупе с дизентерией и астмой способны уморить даже молодого сильного человека. Кроме всего прочего, он находится в подавленном настроении, что не может не влиять на общее состояние.
– Вот оно что… Это объясняет, почему он так груб.
– С нами он очень вежлив и даже любезен. Не знаю, что влияет на его психологическое состояние – болезнь, потеря сил или же существует какая-то внешняя, более глубинная, не связанная с физическим недомоганием причина.
– Что конкретно вы имеете в виду?
– Я не специалист, но нахожу у Рамона признаки депрессии. Возможно, следует привлечь психолога или даже психиатра.
– Как это некстати! Лучше не упоминать депрессию, если признаки не слишком явственные.
В квартире Йозефа на низком столике стояла шахматная доска, служившая скорее украшением интерьера, как цветок в горшке или статуэтка. Йозеф бросил играть, когда Хелена и Людвик набрали силу, а ему не хватало ни терпения, ни желания размышлять над ходами. Если в воскресенье шел снег и гулять не хотелось, долгими скучными вечерами или по ночам, когда привязывалась бессонница, Тереза предлагала Йозефу сыграть партию-другую, он соглашался и почти всегда разбивал ее в пух и прах, как бы она ни старалась.