Удивительная жизнь Эрнесто Че - читать онлайн книгу. Автор: Жан-Мишель Генассия cтр.№ 31

* * *

Сержан оказался прав, как, впрочем, и всегда. Асфальтовая дорога закончилась в Зегле, деревне, отстоявшей от станции километров на пятнадцать. Это расстояние можно было преодолеть только на муле – в октябре, с началом сезона дождей, каменистая тропа исчезала под потоками жидкой грязи. Одно время власти собирались провести в этот тупик электричество, но папка с планами затерялась между двумя министерствами: никто не хотел выделять деньги на нелепый проект. Через два бесконечно долгих километра разбитая каменистая дорога превратилась в изрытое ямами и выбоинами поле. Сержан вел машину очень осторожно, на самой малой скорости, но все его усилия оказывались тщетными: «Juvaquatre» [79] поднимал тучи пыли, грохотал, постанывал, грозил развалиться, лишившись одновременно амортизаторов и подвесок. В конце спуска пейзаж изменился, и взгляду путешественников открылся вид на желтоватые лужи, заросли ежевичника и колючего кустарника, камыша и карликовых пальм.

И болота, насколько хватало глаз.

Им потребовалось еще два часа, чтобы добраться до места назначения. Улед-Смир располагался в долине, зажатой между районами, прилегавшими к провинции Сиди-Бель-Аббес. На севере гора Дайя низвергала на заболоченную местность водопады ливней. Когда начинался влажный сезон, многочисленные болотца, разделенные рвами, высокими травянистыми изгородями и гаригами [80] , сливались воедино. Вода на огромной залежи загнивала в складках невозделанной почвы.

В двадцатых годах государство выделило Институту Пастера сотни гектаров этой унылой земли. Деньги, полученные в дар от одной богатой наследницы, позволили Сержану насыпать на территории земляной холм и поставить у его подножия опытную станцию для борьбы с малярией. Его вдохновил пример успешной работы станции в Буфарике, на равнине Митиджа. На территории станции по периметру стояли четыре здания, в том числе открытое стойло для мулов. В центре находился колодец глубиной тридцать два метра, откуда брали мутную воду (ее приходилось фильтровать и кипятить).

Станцию окружал десяток хижин, сложенных из самана и хвороста.

Сержан открыл дверцу, встал на подножку, потирая затекшую поясницу, и посигналил. Йозеф смотрел через стекло на сидевшую у стены старуху, рядом с ней в поисках корма расхаживали белые куры. Сержан подошел к женщине, о чем-то спросил и вернулся к Йозефу:

– Все на стройке. Где – неизвестно. Нужно их найти.

Они отправились на поиски прораба Кармоны и его рабочих.

– Это особенный человек, сами увидите. Чтобы жить в этой дыре, нужно иметь сильный характер. Природа не слишком расположена к людям. Все очень сложно. Найти рабочих – целая проблема. Если не держать их в узде, они просто уходят. С Кармоной у вас проблем не будет: он занимается строительством, вы лечите.

Царство тины. Арабы назвали этот край страной уныния. Передвигаться было очень утомительно, как в лабиринте, ноги вязли в грязи по щиколотку. Вода на плоской поверхности практически не имела стока. Главная опасность исходила от насекомых – эндемиков и неизвестных видов, клещи наносили убийственный урон млекопитающим. Даже крысы покинули этот влажный ад. Тучи комаров прогнали не только европейцев, но и местных жителей, за исключением нескольких берберских семей, которых Кармоне удалось залучить на строительство.

– Когда я впервые попал сюда, мне пришла в голову забавная мысль: Бог постарался сделать жизнь человека в этом месте невыносимой. Творческая неудача Всевышнего, – пошутил Сержан.

Они два часа месили грязь, но ни Кармоны, ни рабочих так и не обнаружили. Сержан бросил нетерпеливый взгляд на часы:

– Мне придется вас покинуть, Каплан, ночью я ехать не смогу. Ничего, разберетесь.

Они разгрузили машину и пошли смотреть дом: москитная сетка на двери, две комнаты без окон и почти без мебели, узкая столовая с деревянным столом, тремя плетеными стульями, дровяной печкой, раковиной и шкафом для хранения продуктов. В спальне стояли печка фирмы «Мирюс», платяной шкаф и кровать под балдахином.

– Обстановка спартанская, но матрас удобный. Идемте смотреть главное.

Во втором, более просторном доме (тоже без окон) располагалась лаборатория. Рабочий стол на мраморном основании, расставленное на полках оборудование: капельные воронки с запорными клапанами, делительные грушевидные воронки, колбы, горелки Бунзена, мензурки (мерные стаканы), пробирки, три микроскопа – все как в институте. В аптечном шкафу Йозеф заметил кое-какие лекарства. У стены стояла раскладушка, покрытая коричневым одеялом, рядом лежала свернутая москитная сетка.

– В третьем доме живет Кармона. Он скоро вернется.

Сержан помог Йозефу перетащить ящики в лабораторию.

– Каждые четыре-пять недель ждите приезда Дюпре. Запас еды у вас есть. Записывайте все, в чем будет нужда, и передавайте список ему. Считайте Дюпре своим поставщиком и связным. В случае какой-то срочной надобности обращайтесь к Кармоне. Обживайтесь потихоньку, спешить некуда. Время здесь течет иначе, вот никто никуда и не спешит: завтра, послезавтра, на следующей неделе – какая разница? Свет дает керосиновая лампа, люди встают и ложатся с солнцем. Удачи, Каплан.

Йозеф убрал свои вещи в шкаф (много времени это не заняло) и заметил, что в доме недавно убирались: пыли не было ни на мебели, ни на полу. Он вышел во двор, обогнул хижины, но никого не увидел, даже давешняя старуха исчезла. Ему вдруг почудилось женское пение, голос звучал волшебно, – наверное, именно так завлекали моряков сирены. Он прислушался, пытаясь понять, игра ли это воображения, или ветер шутит с ним шутки. Часа в четыре небо стало серым, собирался дождь. Йозеф обошел холм, затерянный среди болот островок суши. Стояла полная тишина, даже птицы не летали. Стемнело как-то вдруг, сразу.

Йозеф не мог исчезнуть, не предупредив друзей. Он вырвал листок из тетради и начал писать при тусклом свете угасающего дня.

Моя дорогая Нелли!

Мы не раз говорили с тобой обо всех этих мешающих жить законах. Я не мог оставаться в Алжире, мне пришлось бежать, и я не успел тебя предупредить. Надеюсь, ты все поймешь. Желаю тебе…

Удивительно, как мало он может сказать ей… Йозеф смял листок в кулаке и отбросил его в сторону. Если он и должен с кем-то объясниться, то уж точно не с Нелли.

В сумерках, окутавших этот затерянный мир, Йозеф внезапно осознал, каким глупцом он был, и едва не застонал от бессильного отчаяния. Ему хотелось броситься перед Кристиной на колени и умолять ее о прощении – за миллионы жертв грядущей войны, за немыслимые лишения и бесчисленные разрушения. Появись у него шанс, он бы крикнул: «Ты была права, тысячу раз права, когда отчаянно сражалась за мир, не обращая внимания на насмешки и хулу, хотя твоя борьба была заведомо обречена на провал! Ты плевать хотела на обвинения в трусости. На свете нет людей храбрее пацифистов, воевать легко, как и убивать соседей, вспарывать животы детям и быть последним выжившим, вместо того чтобы помочь выжить всем окружающим». Йозеф осознавал, что, как и все остальные, был невыносимо высокомерен. Снисходительно улыбался, насмехался над тщетными усилиями Кристины, над листовками, растоптанными разгневанными согражданами, самодельными транспарантами, штрафами (власти выдавали их за кару Господню) и разочарованиями, что хуже удара кинжалом в сердце. Он пожимал плечами и возводил глаза к небу, когда Кристина говорила: «Прошу вас, не забывайте о той первой страшной бойне. Она не должна повториться». Он подхихикивал стаду и ни разу и пальцем не шевельнул, чтобы помочь Кристине в ее безнадежном деле, а как-то раз, после совсем уж куцего митинга, даже сказал: «Знаешь, ты просто смешна». Она тогда ответила: «Знаю и не стыжусь этого».