Великая сила молитвы - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Иженякова cтр.№ 39

Средства массовой информации мгновенно облетела «душераздирающая» новость о том, как в теплом французском местечке, расположенном в Кап-д’Антиб, где Фрэнсис Скотт Фицджеральд написал свой знаменитый роман «Ночь нежна», действие которого разворачивается на Лазурном берегу, был ограблен русский губернатор. Чиновник не промах, он даже посетовал, мол, французская полиция так себе. И правильно, попробовали бы в его русские виллы посторонние забраться… а тут злоумышленники сановное лицо даже чем-то «вдарили», о чем он скромно сообщил, мол-де стреляли, а он геройски защищался, как мог, и жену тоже защищал. Французская полиция, знающая, как выглядят следы от ранений – не только огнестрельных, – этот факт никак не комментирует, констатирует просто: «У русского были похищены драгоценности на сумму двести тысяч евро». В пресс-службе губернатора заявили, что имущество за границей «как и положено» задекларировано и уж, естественно, нажито до вступления в должность. Ну какие могут быть вопросы? Собственно, никаких, если учесть тот факт, что наше законодательство, а особенно его правоприменительная практика позволяет одним быстро и без особых усилий наживаться за счет других. А если добавить к этому отсутствие нравственного начала и даже его проблесков? Это в дореволюционной России высшие сословия охотно строили сиропитательные заведения, привечали убогих, кормили странников и бедных. Императрица Александра Федоровна с дочерями работали сестрами милосердия. А князья Голицыны, к примеру, содержали приют в селе Бучалки (Тульская губерния), где получали полноценный уход и воспитание «дети несчастные». Одним словом, милосердие было ежедневной потребностью, образом жизни, и как следствие, совесть была спокойной, а жизнь умиротворенной.

Теперь представьте жену честного губернатора (любого!) – его дочерей в халатах санитарок… а его сыновей в армии, скажем, в стройбате. А свою виллу – ну хоть какую-нибудь! – он отдал бы под детский дом…

Забота о народе высших должностных лиц, а особенно их «честность» прямо-таки поражают. Так, популярный в народе мэр одного из уральских городов, привлеченный в качестве свидетеля по делу журналистки, на вопрос о знакомстве с ней ответил: «Нет, не был знаком». Между тем в Интернет на протяжении нескольких лет регулярно попадали фото, где он и журналистка целуются-обнимаются. Получается, не знакомы? А потом появляется сообщение, как влюбленная в мэра журналистка потеряла ребенка и хочет другого, но не получается почему-то, не выходит.

Простой люд, который в этой истории служит лишь фоном, давно живет за чертой бедности. Провинциальные школьники, к примеру, чтобы купить одежду к началу учебного года, собирают и продают дикоросы. В позапрошлом году двух подростков, которые несли домой вырученные деньги от продажи кедровых шишек, убили и сбросили в колодец. Эта новость тоже, как и та из Кап-д’Антиб, облетела многие СМИ. И что? Ничего! А выпускники легендарного Уральского политеха в последнее время считают за счастье устроиться помбурами на Ямал, составляя конкуренцию гастарбайтерам из дружественных стран. Давно не секрет, в маленьких городах нет работы, сократились доходы, ведь у власти честные люди, которые в свою очередь тоже несчастны, и при этом никак не могут понять, за что их преследуют беды даже в самых невинных ситуациях, в любых точках земного шара…

Я родилась в национальном поселке Кондинском бескрайней Югры – крае, богатом лесом, ягодой, пушниной, дичью. А еще очень хорошими людьми. Там принято угощать всех пришедших в дом, не расспрашивая, кто, откуда, зачем. А попавшему в беду соседу отдавать половину своего имущества. Многие кондинцы до сих пор ключи прячут под ковриком. А жизнь между тем там все хуже и хуже.

Главная беда моей родины – нефть. Почти пятьдесят лет назад государство начало варварски добывать «черное золото» в нашем районе. В край, куда «только самолетом можно долететь», устремились вахтовики. Жажда денег затмила все, в считаные дни погибли хвойные леса и пойменные луга. Местная поэтесса Алла Копьева написала такие строки:

Может, это быль. А может, небыль.

Может, перепутал что-то ветер…

Там, где буровые смотрят в небо,

Был кедрач, остался только пепел.

Тридцать лет назад здесь жили кондинские манси, говорившие на восточном диалекте мансийского языка. Этот диалект умер вместе с его носителями. Прервано естественное течение жизни. Всем понятно: тайгу сгубило дикое освоение Севера. По неписаным правовым нормам ханты, манси и лесных ненцев человек не должен наносить земле никакого урона. Не только нарушать ее поверхность, но и не оставлять следов. Если дети, играя, бросаются в снег, то взрослые учат их этого не делать. Потому что зверь оставляет след, и по этому следу его находит охотник. А есть такие участки земли, по которым вовсе нельзя ступать (это, как правило, священные земли). Тогда к подошвам привязывают бересту. Эта норма вступила в прямой конфликт с отношением к земле «цивилизованного» населения, которое непрерывно копает и заливает все кругом нефтью. Оторвав маленький народ от земли, власти будто в издевательство сделали его преступником: по статистике, каждый четвертый житель поселка имеет одну-две судимости, примерно столько же умирает от рака, алкогольных отравлений, несчастных случаев. Причина гибели моего народа проста: полностью подорвана материальная основа лесо– и рыбодобычи: что-то приватизировали, что-то разворовали. А значит, нет работы, нет денег. А стало быть, нет продуктов, медикаментов, необходимых для нормальной жизни товаров…

При этом прав у оставшихся в живых никаких. Депутаты с душой цвета нефти перед каждыми российскими выборами брезгливо объезжают национальные поселки, удивляются живучести аборигенов, а затем, обменяв дешевые подарки на голоса электората, скрываются на VIP-вертолетах.

В России нет более несовершенной законодательной сферы, чем та, которая призвана регулировать судьбу коренных малочисленных народов Севера и, собственно, самого Севера. В законах речь идет о «кормящем ландшафте», которым пользуются вся и все, но на этом ландшафте испокон веков живут люди. Им что-то положено, но по унизительному минимуму и только до тех пор, пока они живут на «ландшафте». Но как только они выезжают на Большую землю, все их и без того мизерные льготы теряются.

Недавно смотрела американский фильм про подростков. Фильм как фильм, особенно приглянулся учитель физкультуры – обычный учитель, но представитель национального меньшинства, а значит, в отличие от других педагогов более социально защищенный, а сокращению так и вовсе не подлежит. И не важно, что он не живет на «территории традиционного обитания». Американский законодатель понимает, что если уж цивилизация выжила с родных мест аборигена (или сам он добровольно уехал, что в принципе одно и то же), то он имеет право на льготы на территории всей Америки. И он, чувствуя к себе такое отношение, где бы ни был, постарается сохранить в себе национальную самобытность, язык предков и привить все это детям.

А теперь посмотрим российские реалии. Скажем, представитель народа ханты или манси по состоянию здоровья или просто так решит переехать, например, в Рязанскую область. Что он там будет иметь? Бесплатное здравоохранение? Образование? Право на жилье? Уверенность, что его не сократят на работе (если, конечно, она есть)? Как бы не так. Зато социальная среда изобилует анекдотами про представителей северных народов. Поэтому их представители все чаще пишут в документах, что они русские, а про характерные монголоидные черты лица говорят, что бабушка была казашкой или татаркой…