Пробка все не рассасывалась. Ему позвонили из лаборатории.
– Захар Алексеевич, вас сегодня ждать?
– Да, я просто застрял в пробке, намертво, но как только, так сразу.
И он опять углубился в чтение. Конечно, многое еще сыро, некоторые положения просто абсурдны, но мальчишке всего двадцать лет… Он, по-видимому, гений, этот Илюша Извеков. Наконец движение возобновилось. Если парень, бог даст, поправится, его ждет большое будущее в науке. А может, взять его на полставки в лабораторию? Нет, ему надо учиться, а после инфаркта он учебу и работу не потянет. Завтра же пойду к нему.
– Захар, с приездом! – приветствовал его Димс, друг и заместитель. – Чего сияешь? Нешто влюбился?
– Нет, Димс, не влюбился! Просто один мой студент оказался обыкновенным гением…
Рита вышла из ворот Матросской Тишины очень расстроенная. Ее клиент, обвиняемый в тяжком преступлении, которого он явно не мог совершить, был тяжело болен. Ей стоило немалых трудов добиться его перевода в тюремную больницу. Следствие велось черт знает как, и, похоже, целью следствия было засадить ее клиента всерьез и надолго. А он может даже не дожить до суда, что следствию было бы только на руку. Правда, после сегодняшнего разговора с обвиняемым у нее появился лучик надежды. Ему было так плохо, что он проговорился… Эту версию надо отработать… После посещения тюрьмы ей необходимо было поскорее попасть домой, смыть с себя тюремный запах. И только уже стоя под душем, она вспомнила о Захаре. Захотелось скорее позвонить ему, услышать его голос. У него очень красивый голос… А плевать мне на все заморочки – рано, не рано. Она накинула халат и схватила мобильник.
– Захар? Привет.
– Привет, но я сейчас не могу говорить, извини, бога ради! Я в лаборатории. Как освобожусь, позвоню.
И он отключился.
Черт, а мне так надо было с ним поговорить… И, кстати, особой радости в его голосе не было. С другой стороны, в лаборатории наверняка он не один, а при сотрудниках особо ликовать он не станет. И все равно обидно. А может, его женщина с ним работает? А тут я… ладно, поживем – увидим.
Он позвонил уже после десяти вечера.
– Рита, извини, я просто не мог говорить… Ты что-то хотела мне сказать?
– Да нет… Только хотела услышать тебя. У меня был тяжелый день.
– Ну, извини.
Голос звучал сухо.
– Я устала, Захар. И хочу спать.
– Доброй ночи.
И он повесил трубку.
Что за черт! А ведь он больше не позвонит… Да, скорее всего, эта его баба работает вместе с ним, он ее начальник, и она привыкла ему подчиняться, жить, ориентируясь на его привычки, а я о них вообще ничего не знаю…
Устала она! Обидчивая, стало быть. Значит, дура! А зачем мне дура? Да, она очень красивая, но к красоте быстро привыкаешь, перестаешь ее замечать, а с дурой чем дальше, тем хуже. Значит, к чертям и ту и эту Риту. Не мое, видно, имя. Ну и к лучшему!
Серия опытов, проведенных в его отсутствие, показала, что направление выбрано верно, и это радует.
Часть 2
– Ну что ж, Маргарита Сергеевна, бывает! Примите мои соболезнования, – с ехидной усмешечкой проговорил прокурор. – Сдается мне, это ваш первый проигрыш?
– Да! А вы и рады? Засадить невиновного человека на десять лет – милое дело! – с трудом сдерживая ярость, выдавила из себя Рита.
– Не все же вам победу праздновать! И он, ваш подзащитный, несомненно виновен, вам же не удалось доказать обратное. Всего наилучшего, госпожа Ольшанская!
А пошел ты, про себя сказала Рита.
– Будете подавать апелляцию?
– Не сомневайтесь, обязательно подам.
– Да без толку!
– Это мы еще посмотрим.
– Зря хорохоритесь, госпожа Ольшанская. Учитесь проигрывать с достоинством. Всех благ!
И он удалился, очень собой довольный.
Рита вышла из здания суда в состоянии близком к отчаянию. Как такое могло произойти?
Позвонил Арсений.
– Ритуля, может, встретимся?
– Ох нет! Надо домой…
– Неужели проиграла процесс? – странным образом догадался он.
– Представь себе, проиграла! Но я этого так не оставлю! Я землю с небом сведу, а его вытащу!
– Послушай, давай все-таки встретимся, ты мне все расскажешь, вдруг я смогу чем-то помочь? Как-никак, пресса многое может, четвертая власть все-таки.
– А в самом деле… Ладно, тогда через полчаса в нашем кафе.
Она села в машину и закрыла глаза. Надо несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы не разреветься. В конце концов, рано или поздно это должно было случиться. Невозможно всегда выигрывать. Однако именно сегодня никак нельзя было проиграть. Это тот не слишком частый случай, когда я твердо убеждена в невиновности своего подзащитного. Его элементарно подставили… А вдруг Арсений и впрямь чем-то поможет? У него столько связей в самых разных кругах, в том числе и криминальных… И сейчас, с появлением Тверитинова, он будет землю носом рыть. Кажется, он меня любит и очень боится потерять… А Тверитинову, видно, головку напекло на израильской жаре, а как в Москву вернулся, быстренько охолонул. Ну и черт с ним!
Рита достала косметичку, привела в порядок лицо и прическу. Надо выглядеть на все сто, но с глубокой печалью во взоре…
Когда она добралась до «Венского кафе» на Рижской, Арсений уже ждал ее.
– Привет, красавица! Что, облом?
– Еще не вечер. Я подаю апелляцию.
– Валяй, рассказывай! Я уже заказал тебе венский шницель со спаржей и твои любимые блинчики с апельсином.
– Спасибо, Арсюша, очень мило с твоей стороны.
Ишь как старается, можно сказать, из кожи вон лезет!
– Рассказывай, Ритка, тебе легче станет.
– Пожалуй, ты прав! Так вот, меня наняла одна женщина, возлюбленная моего подзащитного, и она заявила, что ту ночь, когда было совершено преступление, убийство, этот человек, некто Гурьев, провел у нее. И я голову дам на отсечение, что она не врет. Показания ее и обвиняемого сходятся ровно в той степени, чтобы не вызывать подозрений в предварительном сговоре. Да у них и не было возможности сговориться. И я построила защиту именно на этом алиби…
– А она что, на суде отказалась от своих показаний? – догадался Арсений.
– Именно! Краснела, бледнела, кусала губы, прятала глаза, но твердо отказалась. Нормальный судья понял бы, что она врет, направил бы дело на доследование, а этот козел Бурмакин просто вынес обвинительный приговор. То ли его пробашляли, то ли ему так проще…
– А эта баба сама к тебе обратилась?
– Сама! Да еще как умоляла меня взяться за это дело, рыдала, клялась-божилась…