Жду. Люблю. Целую - читать онлайн книгу. Автор: Тереза Ревэй cтр.№ 4

— Знаешь, что мне сильнее всего причиняет боль? — тихо спросила она.

— Скажи.

— Я спрашиваю себя, скучал ли отец по мне в свои последние дни? Сожалел ли он, что меня нет рядом? Может быть, он чувствовал себя одиноко и ему было страшно…

— Он умер у себя дома. В наши дни так везет далеко не каждому.

— Слабое утешение, — бросила она.

— Твой отец знал, что ты здорова и находишься в безопасности. А для родителей это главное.

— Как бы я хотела быть рядом с ним!

Вздохнув, Феликс печально произнес:

— Как я тебя понимаю!

Забрав у нее сигарету, он несколько раз нервно затянулся. Наташа подвинулась, чтобы прижаться к нему. Она знала, какие грустные мысли мучили молодого человека, заставляя его часто просыпаться по ночам.

Феликс не расставался с одной черно-белой фотокарточкой, углы которой были изломаны от постоянного таскания то в кармане, то в портфеле. На ней была все его семья. Улыбающаяся женщина, одетая в элегантное, украшенное брошью в форме цветка платье, с длинным жемчужным ожерельем, держащая на коленях щекастого ребенка. Позади нее стоял представительный мужчина с худым, заостренным, озабоченным лицом и пронзительным взглядом. Он обнимал двоих детей: Лили, положившую руку на плечо матери, и Феликса, с выпяченной грудью и широкой улыбкой. Обычный портрет прекрасной и счастливой семьи. С другой стороны, в отличие от большинства таких фотографий, где все слишком напускное, чтобы быть искренними, изображение открывало совсем другую историю. Мужчина был без галстука, его роль выполнял небрежно повязанный вокруг шеи шелковый платок. Чуть подавшись вперед, он словно противостоял сильному ветру. Шалун ребенок играл с ожерельем матери, пытаясь взять жемчужины в рот. Наклонив голову в сторону отца, Лили закинула ногу на ногу, и было видно, что один из ее носков чуть сполз. Феликс совсем не переживал, что из-за его широкой улыбки видно отсутствие зуба. Фотографу удалось поймать особенное и в самих детях, и в нежном, снисходительном отношении к ним родителей. Ничего не было упущено, ничего не было лишнего. Исключительный портрет, красивый, захватывающий, на котором каждый из персонажей держался вполне естественно.

Наташа понимала, что пережили Феликс и Лили. Когда их увозили из Германии, никто не спрашивал их мнения. Ни один из них не согласился бы добровольно на разлуку, если бы у них спросили или если бы они знали, что она продлится так долго. На первых порах они верили, что скоро увидят мать Сару, отца Виктора и маленькую Далию. Ксения все делала, чтобы их утешить, каждый день занималась с ними, помогая им совершенствоваться во французском языке, в чем особенно преуспел Феликс. Она планировала их распорядок дня, чтобы они не были предоставлены самим себе: уроки фортепиано для Лили, занятия спортом для Феликса, который, несмотря на худобу, был готов мужественно встретить любые трудности.

Война обрушилась на них, словно удар плеткой. Бежав на юг Франции, они вынуждены были научиться терпению в возрасте, когда ни о каком терпении вообще не идет речь. Скупые весточки от Ксении, лишенные всяких деталей, чтобы не выдать посторонним ненужную информацию. Несколько фраз, чтобы сообщить, что все пребывают в добром здравии, спросить о здоровье, напомнить о школе — вот и все, что связывало разорванные семьи.

— Я иногда спрашиваю себя, не слишком ли долго мы не виделись? — устало вздохнул Феликс. — Как мы встретимся после всего, что довелось пережить? Что мы будем друг другу говорить?

— Когда твои родители обнимут тебя, тебе не понадобятся слова. Достаточно даже одного жеста, сам увидишь.

— Мне ты можешь об этом не говорить, — сухо отозвался он. — Но вот Лили… Меня успокаивать не надо. А думаешь ты так же, как и я. О том, что мои родители, возможно, мертвы. От них не пришло никаких известий, и это может означать самое худшее. Мой отец преподаватель университета. Вряд ли такой человек выживет после лагерных работ. Мать тоже не отличалась особой физической силой. Она руководила Домом Линднер и проводила время, делая эскизы моделей одежды. Откровенно говоря, мои родители далеко не атлеты.

Он не мог не почувствовать стыда за свои слова, он словно упрекал родителей в том, что они не обладали физическими данными выше среднего. Он не видел отца с августа 1938 года, когда нацисты грубо ворвались на их виллу в Грюнвальде прямо среди ночи. Они разбили мебель, зеркала, выпотрошили матрацы. Феликсу удалось спрятаться вместе с матерью и перепуганными сестрами в сарайчике садовника, но громилы схватили отца и увезли на машине. Феликс хорошо запомнил, как тот шел, бледный, в пижаме и накинутом на плечи пальто, бессильный помешать негодяям выкинуть из дома жену и детей прямо на ледяной холод посреди зимы. Незадолго до этого его выгнали с университетской кафедры, будто преступника, лишь потому, что он имел несчастье родиться евреем.

Феликс уставился в одну точку на стене. Его глаза горели, кровь сильно пульсировала в висках. Это воспоминание всегда вызывало у него страх, смешанный с горечью. Он очень жалел своего отца, и эта жалость была самым трагическим чувством, какое только может испытывать ребенок. Это грубое столкновение с жизнью лишило Феликса беззаботности подростка, сделало его не по возрасту мудрым. Наташа понимала, что под напускным равнодушием Феликс старается скрыть свою боль. Он не мог смириться с тем, что больше никогда не увидит родителей. А Далия? Его маленькая сестричка, у которой, к счастью, было хорошее здоровье, девочка с пухленьким тельцем и ямочками на щеках, когда она смеялась…

— Я ни секунды не сомневалась в том, что они не погибли, — заключила Наташа. — Но им, конечно, сейчас плохо, они слабы, понадобится время, чтобы они смогли восстановить здоровье. Человек может выживать при разных испытаниях. Разве моя семья не есть тому пример?

— Я должен был остаться вместе с ними, чтобы помогать, — не унимался он.

— Они хотели, чтобы ты находился в безопасности. Защищать детей — долг всех родителей. Как ты не можешь этого понять?

— Мысль, что они принесли себя в жертву ради меня, слишком тягостна, — с горечью произнес он.

— Ты всего-навсего мальчишка, который слишком много думает для своего возраста, — воскликнула она, поднимаясь рывком. — Давай выйдем отсюда, мне душно.

Когда позвонили в дверь, все они сидели за кухонным столом, посреди которого стояла кастрюля с постной похлебкой из моркови и репы, никаким образом не вдохновлявшей Наташу. Лили укутали в шерстяной шарф, а Ксения набросила две шали на свои плечи с элегантностью, которой завидовала ее дочь. Все обеспокоенно переглянулись. «Сколько еще времени должно пройти, чтобы мы при каждом стуке или звонке не подскакивали от страха, словно пойманные с поличным преступники», — раздраженно подумала Наташа.

— Пойду посмотрю, кто там, — сказала она в ответ на разрывающийся звонок.

Первый из вошедших был одет в меховую куртку неопределенного цвета и форменную фуражку. На рукаве красовалась повязка бойца ФФИ [3] . По обе стороны от него стояли полицейские. Их лица были напряжены, глаза излучали холодный свет. Они держались настороже, презрительно поглядывая на Наташу. Девушка почувствовала комок в горле.