Жду. Люблю. Целую - читать онлайн книгу. Автор: Тереза Ревэй cтр.№ 26

В день, когда она первый раз получила увольнение, Ксения поднялась очень рано. Дорога, связывающая предместье Фрохау, где были расквартированы французские военные, с центром города, напоминала линию фронта. Трамваи ходили нерегулярно. Редкие поезда метро были забиты до отказа, поэтому Ксении повезло, что она смогла напроситься в попутчики к американскому сержанту, у которого был джип.

Худые подозрительные берлинцы рыскали по городу в поисках съестного и топлива, чтобы обогревать свои жилища. Английские и американские военные, словно туристы, толпами бродили вокруг останков Рейхстага, который охраняли русские солдаты, не скрывающие гордости как завоеватели неприятельской столицы.

До появления в Берлине союзников русские безраздельно владели городом и учинили здесь масштабный грабеж, который называли репарацией. Разбирали заводское и фабричное оборудование. Тащили все, что попадалось им под руку: мебель, часы, пилы, кастрюли, радиоприемники, граммофоны, зеркала, одеяла, пишущие машинки, одежду, электрические лампочки и даже предметы, назначение которых им было неизвестно, чтобы хвастаться ими перед близкими. Все это увязывалось в узлы и водружалось на велосипеды. Все, что не могли унести, рвали и ломали.

Перейдя границу Германии и обнаружив на вражеской земле ухоженные фермы и впечатляющие строения в больших городах, многие русские не могли взять в толк, зачем такой на первый взгляд благополучной стране как Германия понадобилось нападать на Советский Союз? У некоторых такое благополучие наряду с яростью вызывало и восхищение, что не могло не встревожить представителей высших политических сфер, которые, чтобы пресечь это и опустить советского солдата до уровня простого вандала, едва ли не открыто призывали к грабежу.

Неудивительно, что к появлению в Берлине англичан, американцев и французов русские отнеслись прохладно, как к тем, кто явился делить не им приготовленный пирог.

Сталкиваясь с соотечественниками, Ксения испытывала странные чувства, словно они разговаривали на разных языках, как в прямом, так и в переносном смысле. Появилось много новых слов. Русские подшучивали над речью Ксении, находя ее излишне правильной, литературной. Тридцать лет советского режима наложили неизгладимый отпечаток на характеры этих людей, они напоминали пришельцев из совершенно другого мира. Вместе с языком изменилась и манера поведения. Но, несмотря на это, что-то продолжало ее связывать с этими непонятными для западного мира людьми, чей славянский темперамент, приверженность к крайностям, от великодушия до презрительной жестокости, преобладание чувств над разумом возвращали ее в детство. Когда во время приема советский офицер заговорил при ней о героизме жителей блокадного Ленинграда, в ее памяти тут же возник родной город: львы с белоснежными мраморными гривами, мосты, дворцы, золотые купола храмов. Санкт-Петербург, Петроград, Ленинград: три названия одного и того же города, который навсегда останется ее городом, городом, из которого ее прогнала революция. Запретным городом. Ее исчезнувшим королевством. Ее молчаливой молитвой.

— Leave те here! [12] — сказала она безостановочно болтающему всю дорогу американцу.

Он, казалось, удивился, но послушался. Поблагодарив за любезность, Ксения соскочила со ступеньки джипа. Глядя, как профессиональный соблазнитель, американец предложил ей встретиться возле Курфюрштендамм, чтобы отправиться послушать джаз в одном из местечек, где, правда, нечего есть, но зато подают разные напитки, Ксения ограничилась скупой улыбкой. Она так нервничала, что не могла разжать зубы. Как он не может понять, что ей необходимо остаться одной! Немедленно. К счастью, сержант не стал настаивать.

Несмотря на то, что она была готова увидеть здание универмага Линднер в плачевном состоянии, Ксения все равно вздрогнула. От магазина Сары практически ничего не осталось. Фасад здания был полностью разрушен, витражи, некогда прекрасные, разбиты вдребезги. Через зияющие дыры окон можно было увидеть разоренные залы. С замирающим сердцем Ксения подошла ближе. Как и везде в городе, здесь ощущался зловещий запах пыли и разлагающихся трупов. В подвалах, где когда-то хранились товары, слышалось копошение, там шла своя скрытая жизнь — люди, потерявшие кров, использовали для жилья все, что уцелело, со страхом думая о приближающихся зимних холодах и их верных спутниках — голоде и болезнях. Уже теперь, пока земля еще не замерзла, оккупационные власти распорядились загодя рыть братские могилы для будущих жертв.

Разглядывая разрушенный магазин, Ксения вспоминала мрачное лицо Наташи, когда та смотрела, как ее мать упаковывает чемодан. Волосы ее были взъерошены, руки она скрестила на груди. Наташа не могла понять, почему ее мать должна ехать в Германию, вражескую страну, страну побежденных негодяев? Чувствуя стыд, Ксения соврала, что собирается разыскать Селигзонов. Ложь имела горький привкус. Судьба Сары, конечно, волновала ее, она обещала Феликсу и Лили отыскать следы их родителей, но самой главной причиной отъезда, конечно, был Макс.

«Для тебя здесь ничего нет, — сказала она себе обеспокоенно. — Ты только теряешь время, которого и так мало». Отданный арийцам в 1938 году процветающий магазин Линднер достался Курту Айзеншахту, зятю Макса. Тот переименовал универмаг, снял вывеску с именем Линднер, которая гордо украшала фронтон еще с XIX века. Моряки говорят, что смена имени корабля приносит несчастье. Самое время было покинуть это мрачное место, которое не вселяло надежды. Чтобы отыскать следы Сары, необходимо было вернуться туда, где она видела ее в последний раз, в тот несчастный дом за Александерплац. Новости о Саре могли быть у Макса, но для этого надо было его найти. В первую очередь его.

Мелкий дождик смочил почву, падая с пасмурного неба. Ксения шла быстро, поглядывая на написанные на разных языках указатели, — город был разделен на четыре оккупационных зоны. Столица больше не принадлежала ее жителям. Немцы были лишены на нее прав, и в какой-то мере это было правильным. Надо было навести порядок и наказать нацистов. В излюбленном нацистами Нюрнберге, который они предпочитали Берлину, уже вовсю шла подготовка к громкому судебному процессу над Третьим рейхом.

Она вышла из трамвая недалеко от дома, где когда-то жил Макс. Ощущая першение в горле, она смотрела на развалины. Обрывки бумаги были прикреплены к столбу. На уцелевших дверях были нацарапаны мелом надписи, но их наполовину смыл дождь. Словно брошенные в море бутылки после кораблекрушения. Прочитав все, она не нашла никакого упоминания о Максе. Без всякого сомнения, ей придется наводить справки в соответствующих инстанциях, как бы она ни хотела избежать бюрократических проволочек.

Американские и английские грузовики проезжали по загроможденной обломками улице. Изможденные женщины стояли в очереди у водяной колонки с ведрами в руках. Они нуждались во всем: в картофеле, в угле и в муке, с ужасом думая о том, как переживут приближающуюся зиму. В возрасте пятнадцати лет, в самый разгар русской революции, Ксения тоже испытывала такое же отчаяние. Для этих женщин война еще не закончилась, она просто сменила облик.