– А ты? Тоже очень хороший лгун?
Сердце у него замерло, но он заставил себя взглянуть на нее:
– Что ты хочешь сказать?
Она склонила голову набок, изучая его.
– Когда мы вернемся в гостиницу, нам могут задать вопросы, нужно что-то придумать. – Она с сомнением смотрела на него. – Ты сможешь?
Он сделал честное лицо и наклонился к ней:
– Я постараюсь быть убедительным.
Обеспокоенность исчезла с ее лица.
– Хорошо. Эти правила о непременном сопровождении невероятно глупые, а тетя Эдит строго их соблюдает. Но нам ведь нужно хоть немного побыть наедине, если уж появилась возможность.
– Охотно соглашаюсь. – Его взгляд скользнул по выступающей части ее лифа, улавливая контуры грудей под хлопковой тканью. Одного этого было достаточно, чтобы он возбудился и начал воображать ее бледно-розовые ареолы и маленькие торчащие соски. Он достаточно хорошо знал Пруденс и был уверен, что на ней слои и слои нижней одежды. Чтобы коснуться ее кожи, ему придется пробиваться через ярды муслина, развязывать атласные ленты, расстегивать серебряные крючочки и обтянутые тканью пуговицы, стягивать кружевные подвязки и шелковые чулки… Когда он подумал о стягивании одного за другим этих предметов одежды, его тело начало гореть. Он отложил в сторону удочку, придвинулся ближе и нырнул под поля шляпки Пруденс, чтобы поцеловать ее.
– Рис, – взмолилась она, оглядываясь, – я не это имела в виду.
– Не это? – Он забрал у нее удочку. – Мы здесь одни, а ты хочешь даром тратить время?
Она покраснела, но рассмеялась, когда он нагнулся над ней, чтобы положить удочку:
– Ты опасный человек.
– Да, – согласился он и быстро поцеловал ее в губы. Потом он вынул булавку, державшую шляпку, и снял ее. – Я предупреждал тебя об этом.
Украшенную эмалевым узором булавку он бросил внутрь шляпки. Поцеловав Пруденс, он обхватил ее за плечи и попытался повалить на траву. К его удивлению, она сопротивлялась, и он остановился.
– Что-то не так?
– Мы не можем, – запротестовала она и покраснела еще больше. – Средь бела дня.
– Это не остановило нас раньше. – Его слова, судя по всему, не убедили ее, он понял, что потребуется приложить усилия, и покрыл поцелуями ее лицо. – Почему же мы должны остановиться сейчас?
– Но… раньше… в Уинтер-Парке… у нас было укрытие. – Ее щеки пылали, но он не собирался позволить ее девичьей скромности помешать занятиям столь приятным, как любовные ласки в траве. Он запустил руку в ее волосы, осторожно наклонил набок ее голову и стал целовать шею выше воротника блузки. – Кроме… того, – продолжала она, упираясь руками в его грудь, словно собираясь оттолкнуть его, – я хотела, чтобы мы побыли одни не для этого. Я хотела, чтобы мы поговорили.
– Поговорили? – Он испугался, губы его замерли у ее шеи. – О чем?
– Ни о чем особенном. Я подумала, нам надо лучше узнать друг друга.
Он поднял голову, уверенный, что ослышался.
– Ты хочешь сказать, что мы послали Фейна в деревню за удочками и прочим снаряжением, придумали алиби, объясняющее наше отсутствие твоим тете и дяде, и пришли сюда разными путями для того, чтобы вести разговоры?
– Да. Мы знакомы совсем недолго, и нам надо больше узнать друг о друге.
У Риса не было желания вести разговоры, он намеревался куда приятнее провести время. Но ему стало ясно, что прежде чем он сумеет склонить ее к своему взгляду на вещи, надо поговорить, а также использовать свои способности убеждать.
Он снова наклонился, чтобы поцеловать ее в шею, и свободной рукой взялся за ее маленький галстучек.
– Почему бы тебе не объявить тему? – предложил он, начиная расстегивать воротничок и проводя по шее языком.
Она зашевелилась, и, когда заговорила, ее голос выдал неровное дыхание, что ободрило его.
– Рис, что должна делать герцогиня, только подробно?
Его пальцы скользнули в распахнувшуюся блузку, оказавшись у края кружевного корсетного лифа. Ее кожа была на ощупь как теплое молоко.
– Что бы ты хотела знать?
Она слегка оттолкнула его – настолько, чтобы видеть его лицо.
– Когда я стану твоей женой и герцогиней, я хочу все делать правильно. Только не знаю как. – Ее темные брови слегка нахмурились. – Мне ужасно не хотелось бы совершать промахи.
Она выглядела такой озабоченной, что он не мог не рассмеяться.
– Дорогая, большинство герцогинь очень похожи на большинство герцогов. И маркизов, и графов, и так далее. Мы ничего не делаем. Мы ужасные бездельники и заняты тем, что даем или посещаем сказочные приемы, спуская свои состояния, если они есть, едим слишком жирную пищу, пьем слишком много шампанского и портвейна, путешествуем по разным странам, накапливая невероятное количество долгов, и ввязываемся в скандалы. И все потому, что большинство из нас мается от скуки.
– Я серьезно.
– Я тоже. – Он целовал ее и водил пальцем по ключице, а другой рукой ласкал ей затылок. – Пэры – это полевые лилии,
[6]
не ведающие забот, моя сладкая, – сказал он. – Нам не надо заботиться о хлебе насущном.
Она немного откинулась назад, с тревогой глядя на него.
– И мы тоже будем так жить, Рис? Как полевые лилии?
Именно на это он и рассчитывал, но по выражению ее лица понял, что ей это не нравится. В тот день на Литтл-Рассел-стрит он много наговорил ей всякой чуши об ответственности, лежащей на герцоге.
– Конечно, мы не будем вести праздную жизнь, – ответил он, приняв серьезный вид. – Мы будем… хм… делать добрые дела.
– Какие добрые дела?
– Я имею в виду благотворительность. – Рис распахнул ее блузку и сосредоточился на приятном занятии – продолжил целовать ей шею. – У нас куча денег. – Он проложил губами путь до атласа и кружев чуть выше грудей. – Я обещаю, что мы много раздадим тем, кто оказался менее удачлив.
Он положил ладонь на ее грудь. Ее пальцы сжались на его руке, но она не пыталась остановить его, когда он стал осторожно мять ее грудь через жесткую ткань корсета.
– О какой благотворительности ты говоришь? – Дыхание Пруденс стало неровным и частым.
– Любой, какая тебе будет по душе. Больницы, Армия спасения, вдовы военных… – Он замолчал и поцеловал ее в кончик носа. – Доступное жилье для одиноких девушек-швей.
– Я бы хотела что-то сделать для своих подруг из пансиона на Литтл-Рассел-стрит.
Ее голос прервался, и он нашел это многообещающим признаком.