Величья нашего заря. Том 2. Пусть консулы будут бдительны - читать онлайн книгу. Автор: Василий Звягинцев cтр.№ 69

Фёст чем и отличался от Секонда, при их стопроцентной идентичности в момент сработки «гнева Аллаха», что за прошедшее время, пройдя «спецшколу», весьма отличную от Военно-дипломатической Академии, стал совсем другим человеком. Если Секонд когда сознательно, когда на уровне подкорки считал примерами для подражания самого Олега и его верного паладина Чекменёва, то Фёст, человек совсем другого времени и опыта, признавал в качестве единственного авторитета лишь Шульгина. В его отсутствие – Воронцова, но, само собой – несколько иначе. С Дмитрием Сергеевичем контактные точки находились совсем в других областях (или на других уровнях) общения.

И ничего в своей текущей деятельности он по-настоящему не принимал всерьёз. Так, чтобы на костёр пойти, вроде Джордано Бруно. Совершенно не понятно, кстати, из-за чего он был осуждён на самом деле. Уж никак не за пропаганду множественности миров. Точно так же не понимал Вадим и тех, кто резал себе вены по причине якобы измены, якобы – любимой девушки. Подожди с недельку – или то, или другое утверждение окажется ложным.

Сверхцель и сверхзадача, тоже выражаясь известным языком, у него, конечно, были. Только не афишируемые, не метаемые перед свиньями, «дабы они не втоптали этот жемчуг в грязь и, обратившись, не растерзали бы вас». Кому здесь и сейчас стоит вслух говорить об офицерской чести, о величии России, о собственном презрении к таким, как Волович и, главное – его многочисленная паства. Скривятся, засмеются, отойдут в сторону, как от заразного. Так лучше пусть всё наоборот.

Арбенин, Печорин, поручик Карабанов [162] , этот, как его, Сильвио из пушкинского «Выстрела», ещё некоторые почитаемые Шульгиным подлинные и литературные персонажи, переданные Фёсту в качестве образцов для примера (и не подражания даже, а использования их психоматриц в подходящих обстоятельствах), скорее всего поняли бы Фёста.

Ещё Николай Ливитин из «Капитального ремонта» – это уже сам Ляхов выбрал себе в качестве примера. Плохо кончил тот старший лейтенант, обаятельный циник, мастер изящных афоризмов и безусловный патриот – так ошибку совершил: надо было раньше галс сменить [163] . Пошёл бы к белым – лет сорок бы ещё прожил в гармонии с собственной совестью.

Фёст позволил себе тоже немного расслабиться, оставив на экране картинку острова с птичьего полёта. Налил, наконец, а то всё не до того было, чашку очень крепкого и действительно «геджасского» кофе, из одноименной Йеменской провинции. К нему, безусловно, потребовалась и трубка, неторопливо набитая ароматным и длинноволокнистым табаком «Капитанский», которого сейчас и не достанешь у нас. Отчего-то перестали выпускать, хотя он был, пожалуй, гораздо лучше, чем любые нынешние импортные. Да и те далеко не в каждом магазине купишь, так что проще и удобнее запасаться табаком и новыми трубками тоже в Москве императорской. Там в лавочке на Сретенке, существующей с позапрошлого века, выбор громаднейший, а если серьёзный покупатель чего не найдёт – сделают специальный заказ, из любой точки мира товар доставят в неделю, только плати.

Итак, как вы там назвали, мистер Келли, своего таинственного кукловода – Сарториус?

Будем разбираться.

Звучит красиво, по-древнеримски, у Лема в «Солярисе» есть такой персонаж, но является всего лишь переводом на латынь фамилии Шнейдер, то есть «портной», не больше и не меньше. С Ляховым в одном классе учился Димка Шнейдерман, но чем Шнейдер отличается от Шнейдермана, Фёст не знал. Разве что национальностью, потому как среди Шнейдеров-Сарториусов попадалось много «фонов» и даже один барон, Георг Сарториус фон Вельтерхаузен, известный историк позапрошлого века.

Всего Шар выдал информацию на несколько десятков хоть чем-то знаменитых Сарториусов, не упустив и лемовского персонажа, который первым делом пришёл Фёсту на память. Но господина с острова среди них не было, что и неудивительно. Если этот псевдоним нигде документально не зафиксирован и ни по каким делам, ранее попадавшим в сферу внимания владельцев прибора, тут Шар пасует, каким бы «умным» он ни казался. Ему обязательно нужна конкретная привязка, а иначе он столь же бесполезен, как приёмник «Глонас» или «GPS» при отсутствии в небе спутников. Ну и ещё ряд условий должен наличествовать. Лихарев же не сумел с помощью этого же самого Шара найти в Москве наркома Шестакова, личность весьма известную, поскольку его собственные излучения полностью перекрывались матрицей Шульгина, параметры которой в памяти аппарата зафиксированы не были, как лица ещё не родившегося и в этом мире информационного следа не оставившего.

Вот что-то такое и с господином Сарториусом. Многослойно он, значит, заэкранирован от всяких коллекторов рассеянной информации и селекторов стабильной, человеческих и инопланетных. Но теперь-то он всё же попал в сферу действия прибора «о натюрель», и тот, выражаясь словами персонажа «Момента истины», будет его «качать на косвенных».

Пройдётся по всем упоминаниям этого имени в официальных документах, частной переписке, личных заметках всех без исключения жителей Земли за последние десять лет для начала, с учётом всех возможных искажений при транскрибировании на нелатинские шрифты. Само собой, будут созданы контекстные фильтры, отсекающие все неподходящие варианты.

Одновременно и параллельно Шар сравнит зафиксированную во всех ракурсах и с максимальной детализацией внешность «объекта» с фотографиями сотен миллионов людей, совпадающих по инвариантным, то есть не зависящим от нации, возраста, усилий пластических хирургов параметрам. Прямо с этого момента начнёт отслеживать весьма интересную систему связи его острова с окружающим миром, а там крошечные кусочки мозаики сами начнут цепляться одна за другую, выстраивая картинку во всей её яркости, объёме и наглядности.

Иногда в очередной раз сталкиваясь с чудесами аггрианской науки и техники, Фёст удивлялся, как даже поодиночке производящие очень серьёзное впечатление «пришельцы» (он подразумевал лично ему известных Сильвию, Ирину и Лихарева) всей своей цивилизацией всё же ухитрились потерпеть поражение от весьма отсталых землян, причём якобы известных им психологически и анатомически вдоль и поперёк. Так называемые «этические ограничения» казались ему наскоро придуманной отговоркой. Какая там «этика», если речь идёт о судьбах миллиардов живых существ, не только людей вида «хомо сапиенс» и грандиозного проекта с многовековой историей и безграничными перспективами.

Поэтому он предпочитал думать, что аггров выбили из игры совсем не «братья-первопоходники», при всей их доблести и выдающихся способностях, а совсем другие силы и обстоятельства.