Несколько мертвецов и молоко для Роберта - читать онлайн книгу. Автор: Георгий Котлов cтр.№ 21

— И кто ее спрашивает? — мне показалось, что голос дрожит.

— Ну… знакомый.

— Как зовут вас?

— Какая разница? Знакомый, и все!

— Вам не надоело?

— Что не надоело?

— Издеваться… Я — старый больной человек, у меня горе, а вы… Сколько это будет продолжаться? Она — моя дочь…

— При чем здесь больной человек и какое-то горе? — спросил я, а Коля показал мне большой палец: дескать, одобряю, продолжай в том же духе. — Вы просто позовите Лену, и все. Мне нужно поговорить с ней.

Голос вздохнул.

— Не знаю, может, вы действительно знакомый Лены, хороший знакомый, и не в курсе… Но дело в том, что почти каждый день мне звонят какие-то люди, просят позвать Леночку, а потом… я слышу смех… Это подло. Бог накажет их…

— А как же быть с Леной, папаша? — перебил я его сюсюканье.

— Лена умерла, — тихо ответил голос, а потом раздались длинные гудки — повесили трубку.

Что тут началось, страх! Такого веселья у этих ублюдков мне еще не приходилось наблюдать: Емеля поперхнулся пивом, покраснел и никак не мог прокашляться. Коля валялся на полу, дрыгал ногами, держась за живот, и повторял: «Вот умора! Не могу!» Цокотуха и четвертый балбес, выпучив глаза от смеха, бились друг об дружку лбами.

В эту секунду я ненавидел всех четверых. Испражнились в душу мне и тому пьяному бедолаге, у которого умерла дочь, и как ни в чем не бывало заливаются. Очень смешно. Вдруг у меня мелькнула мысль: притащить из коридора лопату и отсечь каждому башку. А потом тоже повеселиться. Например, свалить головы в одну сумку и ходить раздавать родителям: «Так, посмотрите, это не вашего ли сына бестолковка? Нет? Пардон, вот она… А это была его товарища, такого же ублюдка!»

Ничего этого я не сделал. Сидел на месте, как последний кретин, презрительно зыркая на парней, и даже пивную бутылку из рук не выпустил. Ужасно захотелось в туалет.

Собрав с пола изрядное количество пыли и мусора, Коля поднялся, полез ко мне обниматься.

— Без обиды, Роберт. Этот прикол не на тебе первом испытали. Человек тридцать уже успели туда позвонить с нашей подачи. Лена — шлюшка, ей было восемнадцать лет, симпатичная, но, правда, в очках. Я тоже к ней похаживал. Она умерла пару месяцев назад. Убили ее. Она с подружкой пошла зависать с какими-то малолетними урками, а те — настоящие отморозки. Парни подружку быстренько раздели и давай трахать, а Ленка ни в какую не хотела давать — нашло на нее что-то. Ну, ясное дело, парням не понравилось, что какая-то шлюшка из себя недотрогу строит, а один из них был совсем псих — шифер у него рвало. Вот он достал пушку, «тэтэшник» вроде бы, вставил ствол Ленке в рот и говорит: «Или сейчас отсос мне сделаешь, или я тебе башку прострелю». Она, дурища, не поверила, а он обещание сдержал — нажал на спуск и вышиб ей мозги. А потом они завернули ее с гантелями в простыню, оттащили куда-то и бросили в реку. Подружка, вот тварь, до того перепугалась, что парням помогала во всем — кровь с пола отмывала, в простыню заворачивала мертвое тело, и еще долго Ленкиному папаше, матери у нее нет, врала, что Ленка уехала куда-то насовсем, а адреса не оставила… Поймали их. Скоро суд будет. Много не дадут — малолетки. Скоты…

— Палачи! — выкрикнул Цокотуха.

— Душегубы! — добавил Емеля.

«Вы не лучше», — подумал я, надевая шляпу и убираясь прочь из этой мерзкой квартиры.

10

Очутившись в подъезде, я увидел, что на улице стемнело. Не успел спуститься и на пару ступенек, как живот так скрутило, что я понял: промедление равносильно осквернению штанов. До дома добежать не успею, а чем возвращаться к этим подонкам, уж лучше действительно наделать в штаны. «Забористое» пиво решило сыграть со мной злую шутку. Кто-то из парней оказался прав, пиво нужно было назвать — «Антизапористое».

Я стал подниматься наверх, и на площадке последнего этажа, к моей великой радости, стоял расколотый унитаз, который, видимо, кто-то из жильцов заменил на новый, а этот вытащил в подъезд, чтобы, когда будет время, оттащить на помойку. Возле него лежали стопки старых журналов и книг.

Я спокойненько уселся на этот унитаз и, пока делал свое дело, разглядывал стены, разрисованные пентаграммами и какими-то магическими знаками.

Потом мне понадобилась, сами понимаете, бумага. Я вытащил из стопки верхнюю книгу, которая была без переплета и начиналась с 37 страницы, — страница в свою очередь была оборвана наполовину и начиналась со слов: «Папа был на войне: он знал, что там страшно, а все-таки пошел. Ну, довольно: поцелуй маму и скажи ей, что ты будешь добрый мальчик.

Тема молча обнял мать и спрятал голову на ее груди».

Заканчивалась книга так: «Хочется ласки, любви — любить мать, людей, любить мир со всем его хорошим и дурным, хочется жизнью своею, как этим ясным, светлым днем, пронестись по земле и, совершив определенное, скрыться, исчезнуть, растаять в ясной лазури небес…»

Эти не очень веселые слова мне понравились, и я вспомнил, что это за книга — «Детство Темы» Гарина-Михайловского. Читал ее в далеком детстве.

1

Когда я вышел из подъезда, мне захотелось побродить по городу. Пусть вечер, пусть в кармане нет никаких документов и пусть любой милицейский патруль доставит меня в отделение, если моя рожа покажется кому-то подозрительной. Все это мне было сейчас до лампочки.

Если вы надумаете когда-нибудь приехать в наш провинциальный город на поезде, первое, что вы увидите, — памятник стратонавтам, погибшим на территории Мордовии, столицей которой и является Саранск, в одна тысяча каком-то там году. Памятник высится напротив железнодорожного вокзала, и, поговаривают, он здорово «фонит», — на скамейках, расположенных вокруг памятника в небольшом сквере, собираются летом бомжи, цыгане и беженцы, которым на излучение плевать.

Мы, жители Саранска, страшно гордимся своим городом. Например, гордимся, что крупнейший в России светотехнический завод находится у нас; что у нас похоронен известный всему миру скульптор Степан Эрьзя; что сто с лишним лет назад у нас проездом останавливался Федор Михайлович Достоевский.

Правда, иной недоброжелатель может уверять, что светотехнический завод каждый год выбрасывает в атмосферу пятьсот тонн свинца, не считая ртути, и потому, дескать, Саранск входит в шестерку самых загрязненных российских городов и у любого жителя вероятность заболеть раком — девяносто процентов; что Степан Эрьзя всю жизнь работал за границей и в Москве; что Достоевский вынужден был остановиться в Саранске по причине плохой погоды, город ему не понравился, и в одном из своих бессмертных произведений он нехорошо отзывался о нем.

Верить этому или нет, дело ваше, но лично меня всегда смущали и смущают до сих пор огромные плакаты, развешанные повсюду, чаще всего над входом в ЖЭУ, с одним и тем же текстом: