– Поезд на Черкассы отходит с четвертого пути, – сонно откликнулась дикторша.
Эротический этюд # 28
– Подари мне цветы, – попросила Она.
– Какие? – спросил Он.
– Не знаю. Какие хочешь. Только, чтобы их было много.
Она сидела в кресле в старомодной ночной рубашке. Он лежал на кровати, ничему не удивляясь.
– Ты поцелуешь меня? – спросил Он.
– Да, – просто ответила Она. – Только я не знаю, как это делать.
– Очень легко, – сказал Он. – Тебе нужно прикоснуться своими губами к моим.
– И все? – спросила Она. Поцелуй, по ее представлениям, явно был чем-то большим.
– Ну... – замялся Он. – Можно еще коснуться языком...
– Да, – улыбнулась Она. – Я тебя поцелую...
Она поднялась с кресла, легко, как пар над чашкой кофе. Подошла к нему, села на край кровати и наклонилась к губам.
– Ты подаришь мне цветы? – спросила Она. Произнося «п» и «м» Ее губы касались Его губ. Остальные буквы обернулись легкой рябью на штилевой поверхности Его ожидания.
– Да, – ответил Он. – Подарю. Поцелуй меня.
Он принялся считать букеты похотливых роз, грациозных ирисов и чопорных лилий, которые он принесет ей завтра. Семнадцать... Восемнадцать... Девятнадцать...
– Трррррррззззззззз!!!
На языке будильника это означало: «Вставай, сукин сын, я принес тебе новый день».
Он проснулся, успев полузакрытой частью зрачка увидеть, как Она отпрянула в темный угол и растаяла там без звука. Предметы выступили из мрака нечетко, как карандашный набросок, раскрашенный выдохшимися фломастерами. Стол, пепельница, книжные стеллажи, вчерашние бутылки пива, допитые паркетом.
– Тебе хорошо, – сказал Он кукле, купленной вчера за бесценок, – Были бы у меня глазки – пуговицы! Застегнуться на них – и послать все подальше...
Кукла, понятное дело, ничего не ответила.
У нее был на редкость дурацкий вид. Своей физиономией и никчемным платьицем она вызывала брезгливую жалость. Если бы не Его страсть к бездарным безделушкам прошлых лет, она оказалась бы на свалке через несколько дней. Но страсть была, и кукла оказалась в коллекции другого барахла между глобусом с неузнаваемой географией стран и трубкой, которую когда-то часто и вкусно курили...
Он встал с кровати и отправился умываться. Начался один из дней, о которых потом решительно нечего вспомнить. Возьмем у памяти пример и постараемся скоротать его незаметно, описав в трех словах:
Отходняк. Безделье. Осень.
Четвертым, тайным и главным словом, станет Ожидание.
Он дождался своего, и следующей ночью Она вернулась.
Неизвестно, где она пряталась весь день, но в Его сон явилась без опоздания и никуда не спешила уходить. Она продолжила с того места, где вчера разлеглось многоточие, а именно – нежно поцеловала Его в губы. После этого Она отстранилась и, оглядевшись по сторонам, спросила:
– Ты здесь живешь?
– Да. А что?
– Ничего. – Ему показалось, что Она вздохнула.
– Тебе не нравится мой дом?
– Нравится. Только очень...
– Грязно?
– Нет... Немножко...
– Бедно?
– Нет... не знаю... непривычно...
– А я?
– Что?
– Я тебе нравлюсь?
– Ты – как твой дом. А твой дом мне нравится...
– А ты где живешь?
– Не помню...
– То есть как это – не помню?... – на Него повеяло сквозняком от распахнутого настежь вопроса...
– Там много цветов... Ты подаришь мне цветы?
– Да... Ты уже решила, какие?
– Нет. Какие хочешь...
– Обязательно подарю... Ты уже уходишь?
– Нет... Я...
– Что?
– Мне понравилось целоваться. Можно, я поцелую тебя еще раз?
– Можно. Ты здорово целуешься.
Она потянулась к его губам и вдруг отпрянула. Ее глаза замерли на чем-то за его спиной.
– Что с тобой? – спросил Он.
– Это моя кукла, – сказала Она, зло поджав губы. – Откуда она у тебя?
Он хотел ответить, что купил куклу в антикварном магазине на Арбате, но не успел.
Будильник цапнул его за ухо, Он проснулся и сел в постели.
Реальный мир был на месте, включая куклу, помешавшую Ему целоваться. У нее был такой же тупой вид, как и накануне, и Он разозлился на тряпичную разлучницу с расстегнутыми глазами.
День тянулся долго, каждый час полз улиткой и оставлял после себя полоску слизи. Он прибрался в квартире. Потом несколько раз пытался заснуть, но безуспешно. День по-прежнему умещался в три слова, и слова эти были:
Ожидание. Ожидание. Ожидание.
В ожидании сна он переставлял в квартире предметы, чаще всего – куклу, которой было тесно между глобусом и трубкой. Подселяя куклу к новым соседям, Он каждый раз натыкался на ее молчаливое недовольство и пытался угодить капризному куску ветоши, как мог, только бы он (кусок ветоши) не помешал ночным поцелуям.
Он понял, что заснул, когда увидел Ее силуэт в двери. Она была бледнее обычного, смотрела строго.
– Я соскучилась, – сказала Она обиженно.
– Я тоже, – сказал Он.
– И я снова хочу поцеловать тебя, – сказала Она, смягчаясь.
– Я тоже, – отозвался Он.
Они долго целовались, и Он удивлялся тому, что такая взрослая красивая девица целуется как первоклашка. Утолив первый голод, Она отстранилась и спросила:
– Я хочу тебя потрогать. Обнять. Ты меня научишь, как это делать?
– Конечно, – прошептал Он. Это была ложь, потому что прежде его никогда не обнимали женщины, не считая, конечно, мамы, бабушки и двух-трех теток.
Они разделись догола и обнялись. Потом Он начал делать с Ней какие-то странные вещи, а Она смотрела на него блестящими, как пуговицы, глазами. А иногда закрывала глаза и молча целовала его в ответ...
Потом Она сказала:
– Мне пора идти.
– Не уходи, – попросил Он.
– Я должна уйти, – сказала Она. – Иначе тебе будет плохо. Очень плохо.
– Откуда ты знаешь?
– Я чувствую. Мне пора.
– Ты вернешься?
– Да. Мне кажется, я люблю тебя.