Массажист - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Куберский cтр.№ 36

Так было ли вначале слово? И кому оно могло быть сказано, когда еще не было ничего и никого вокруг? Ведь слово – это общение. Да и на каком языке оно прозвучало?

В ту пору я начал заниматься раджа-йогой, расширением собственного сознания и пристально наблюдал за собой. Биологи, физиологи утверждают, что клетки нашего организма каждые семь лет коренным образом обновляются. Это ли не шанс выбрать другую ментальную и поведенческую модель? Я следил за собой и уже кое-что знал о тайнах нашего внутреннего бытия на уровне обмена веществ, глубже – на уровне работы клеток, наших мембранных структур, на химическом уровне нашего предсознания, закладываемого в перинатальный период. В группе только я был бывшим спортсменом, остальные ее участники в основном представляли медицинскую и художественную среды, и были, как правило, не очень успешными в своей практической деятельности, а зачастую и в семье, потому, видимо, и стремились к другому знанию, к другим возможностям. Здесь тоже была своего рода религия, только мы не ходили в церковь, не крестились и не били поклоны, не молились и не ставили свечек – но эта наша подпольная религия тоже обещала нам свет и душевный покой при выполнении определенных условий. Быть всегда светлым и радостным, а, значит, здоровым, отключиться от суетного, мелкого, перестать служить страстям, а все страсти, как выяснилось, имели низменное начало, – вот что обещали нам ежедневные позы-асаны и дыхательные упражнения. Могу подтвердить – все это работало.

И, удивительное дело, чем больше я отрешался от низменного, корыстного, служившего лишь моим низшим чакрам, тем больше симпатии, не скажу – любви, я начинал испытывать к людям. Симпатии и сочувствия. И вместе с ростом этих чувств изменялось и мое восприятие людей. Или это само время стало стремительно меняться и, перемешивая социальный состав, выдвигать на авансцену других людей, другой психофизический тип? Так или иначе, но красивых в моем представлении людей становилось все больше и больше. И я не заметил, как впал в другую крайность, – люди стали казаться мне прекрасными, вид обнаженного тела стал вызывать у меня восторг, и я с умилением смотрел на плоть, на все эти аккуратно подобранные друг к дружке косточки, которые вместе с внутренними органами, мышечными тканями и эпителием кожи образовывали это столь необыкновенное произведение под названием человеческое тело. Меня восхищали ступни, икры, бедра, вид ягодиц вызывал у меня творческий экстаз, который не имел ничего общего с похотью. А о женской груди я уже и не говорю… Она в смысле красоты и гармонии являлась для меня одним из высших проявлений мировой эстетики, по лекалам которой, видимо, творилась и творится земная жизнь.

Поначалу я просто массировал, добиваясь релаксации всех мышц, всех частей тела, поскольку именно релаксация и гармонизирует организм (правда, ненадолго), но далее, поскольку мои знания и навыки росли, я стал адресно воздействовать на те органы, которые беспокоили пациента, на которые он жаловался; потом я научился считывать эти жалобы сам, сканируя руками тело… Я это определял по теплохолодности различных его участков, где более прохладное место свидетельствовало об отсутствии должной энергии, об энергетическом пробое, о том, что вибрации Вселенной не воспринимаются ригидной средой. А больное место – всегда ригидно, всегда напряжено и лишено пластики резонанса. Мы же должны вибрировать в резонанс с Универсумом. Массаж – это, естественно, контакт, а я уже мог работать и бесконтактно. Подготовив руки, напитав их энергией, я экранировал ладонями тело пациента, чувствуя зуд в кончиках пальцев, я даже, казалось, видел испускаемые биотоки – этакую матовость воздушной среды возле ладоней. Не всегда больной орган сразу поддавался моему воздействию, но не помню ни одного отрицательного результата. Разве что я сам скисал и нуждался в подзарядке. Но я быстро восстанавливался. Существовало несколько методов защиты от накапливающегося негатива, который передавался от больного, – мыть руки, класть их в золу, очищать ладони перед горящей свечой. Но лучший способ защиты – рекомендую его всем, кого интересуют такие вещи, – опустить перед собой руки ладонями наружу, а затем сомкнуть ладони, чтобы правая оказалась слева, а левая – справа, при этом ощущая во рту скопление слюны…

Я понимал, что становлюсь другим, я чувствовал перемены в себе – я увидел, что люди страдают, на что раньше не обращал внимания, я стал испытывать потребность помогать им, я безумно жалел старух и стариков, я чувствовал свою личную ответственность перед детьми. Я хорошо зарабатывал по тем временам, так что мог позволить себе нормальную еду, которую тогда можно было купить только на рынке, ибо в наших бедноватых магазинах стараниями Горби с его ускорением, человеческим фактором и антиалкогольной компанией вскоре стало и вовсе шаром покати, – я снимал двухкомнатную квартиру и приобрел машину, хотя в городе она была мне не очень-то и нужна. Я не афишировал свои умения, старался не высовываться, я знал, что умников у нас не любят и, выявив, тут же распинают, я помнил Саади, сказавшего, что отвращение невежды к мудрецу в сто раз больше, чем ненависть мудреца к невежде; – я делал свое дело тихо и молча, почти инкогнито, но клиентура моя росла вместе с заработками, часть которых я пускал на благотворительные цели, переводя на счета детских домов и больниц, между прочим, тоже инкогнито.

А потом в мою жизнь вошла Анфиса Хитрово. Похоже, она действительно была из того самого рода Хитрово, что поставлял генерал-губернаторов для всей России. Во всяком случае, я поверил ее легенде, ибо в ней действительно было что-то дворянское, великосветское, чуть надменное, чуть старинное, подзабытое, какое увидишь разве что в костюмированных кинолентах о прошлом России. Такая трогательная надменность была характерна для героинь любовных рассказов Бунина.

Анфиса только что развелась с мужем, и, решив начать новую жизнь, почему-то оказалась на массажном столе в женском отделении банно-оздоровительного комплекса на 5-ой линии Васильевского острова. Я, как обычно, чтобы не смущать пациентку, дал ей в мое отсутствие спокойно раздеться и лечь на стол, а потом только вошел. Она лежала, как положено, на животе, левой щекой на сложенных перед собой кистях рук, и смотрела в противоположную от меня сторону, предоставив мне лицезреть волну ее темно-рыжих, или точнее цвета терракоты, волос. Когда она только появилась в дверях, я не обратил особого внимания на ее лицо, просто оно мне показалось бледным и немного неправильным – с тяжеловатой челюстью и длинным разрезом рта, но притом вполне миловидным. И это все – слишком уж много лиц проходило каждый день передо мной, и я отмечал их в полглаза. Много важнее было для меня само тело, с которым предстояло поработать.

У Анфисы была очень белая кожа, но без веснушек, спину возле левой лопатки метила довольно крупная родинка, вся остальная поверхность тела была чистая и гладкая, без изъянов; и в тонких местах, на внутреннем сгибе ног и рук, на лодыжках, на запястьях, на тазовых костях, где жировой покров вовсе отсутствовал, кожа отливала голубизной, а на ягодицах и бедрах – цветом сметаны. Эта ее белизна почему-то ассоциировалась во мне с духовной чистотой, с невинностью в высшем смысле этого слова и целомудрием, и я мысленно наделил ее телом девы Марии, ухитрившейся непорочно зачать (как известно, эта версия появилась на каком-то из Вселенских соборов чуть ли не триста лет спустя после ее смерти).