Мои триста шестьдесят пять любовников - читать онлайн книгу. Автор: Жозефина Мутценбахер cтр.№ 6

Больше всего Ксандлю нравилось, когда я его кормила. Для этого я обычно устраивалась у него на коленях – хобот, естественно, был постоянно внутри меня – и потчевала его рогаликами, кусочками торта или кружочками колбасы, в то время как он оглаживал мои груди, от хорошего питания всё больше раздававшиеся в обе стороны. Ксандль жевал, чавкал и оставался в полном покое, не предпринимая никаких усилий, потому что я должна была не только набивать его брюхо, но также скакать вверх и вниз точно на лошади, так что за время трапезы мы кончали не один раз. Меня это возбуждало настолько, что однажды у меня даже чашка из рук выпала. И ещё кое-что Ксандль очень охотно делал. Он с удовольствием вставлял мне в попу «фитиль», чем в прежнюю пору я, собственно говоря, не особенно увлекалась. Баночка вазелина стояла всегда наготове, Ксандль основательно натирал им свою булаву, предпочитая добавлять к этому ещё капельку сливочного масла. Я наклонялась вперёд, он широко раздвигал мне ягодицы, которые я всегда загодя промывала одеколоном, и вторгался так, что я стонала сначала от боли, а потом вскоре от наслаждения. Ксандль называл моё анальное отверстие «триумфальной аркой». Было восхитительно ощущать задком его густые, взъерошенные волосы на лобке, а он в свою очередь не позволял своим рукам бездельничать. Нанося удары, он щекотал, пощипывал и стискивал мне ляжки, поглаживал живот и главным образом титьки, возбуждающе ласкал мою щелку и вводил в неё по очереди все пальцы, каждый из которых был толщиной в член среднего размера. Он с большим энтузиазмом повторял замеры, насколько уже растянул мою малышку, однако та держалась молодцом. Тогда, продолжая протирать меня сзади, он всовывал в неё колбасу или огурец. Это было очень приятно, поскольку ощущалось как второй хобот, толстый и изогнутый. Ксандль так искусно дирижировал колбасой, что делал заключительный аккорд на моей валторне одновременно с моим оргазмом. Но моей дырочке всё было нипочём. Я всегда гордилась тем, что она оставалась неизменно узенькой и всегда выдерживала. После основательной штамповки она снова сжималась, и уже вскоре была готова к новым подвигам. Все эти наши забавы, естественно, только сильнее разжигали желание Лени, и однажды ночью, вернувшись домой, я услышала из её каморки характерное верещание. Природа подобных звуков мне была хорошо известна, поэтому моментально всё стало ясно – у Лени был хахаль.

Я по возможности тихо прошла через кухню и заглянула в полуоткрытую дверь. Здоровенный, смуглый и мускулистый парень – он, вероятно, был мостовщиком или ещё кем-то в этом роде – уложил Лени поперёк железной койки и, стоя полусогнувшись у спинки кровати, выделывал своим пестиком такие танцевальные па, что под этой парой буквально прогибались металлические прутья решетки. Лени в экстазе рвала подушку, издавала едва слышные, насилу подавляемые крики, закатывала глаза, и, в конце концов, заткнула себе рот уголком подушки. Она точно сошла с ума от сладострастия. Вдруг она приподнялась и спросила:

– О господи, а что если госпожа об этом проведает?

– Не смеши меня, да она же сама такая! – хохотнул в ответ парень и продолжал жарить Лени, которая лежала на постели, совершенно скорчившись, почти касаясь коленями лба.

То, что эти двое говорили обо мне в таком тоне, изрядно рассердило меня. Я на цыпочках выскользнула из кухни, а они были настолько увлечены своим точильным занятием, что не слышали ни моего появления, ни тихого ухода.

Однако на следующее утро, когда Лени подала мне кофе, я всё сказала ей прямо в лицо и закатила две крепкие пощёчины. Она покраснела как маков цвет, приняла это близко к сердцу и пообещала исправиться. С той поры она, насколько я могу судить, сношалась со своим мостовщиком вне дома, потому что частенько спрашивала меня по вечерам, может ли она отлучиться, и была при этом крайне смущена. Я ей всегда разрешала, она же не деревянная, однако ради Ксандля я не могла допустить присутствия в квартире посторонних мужиков, в доме и одной проститутки достаточно. Да и позволять, чтобы другие чернили меня, я тоже не желала.

Ещё об одном забавном эпизоде мне хотелось бы написать на этих страницах. Иногда я в течение дня навещала своего Ксандля в магазине, где он действовал очень расторопно и деловито, успевая уследить за всем. Подмастерья и ученики обращались ко мне «сударыня» и делали тысячу поклонов. В один прекрасный день я пришла в магазин около часа, когда все как раз обедали, а Ксандль был один в сводчатом помещении коммерческого зала и в этот момент что-то подсчитывал. Он сердечно меня поприветствовал и вскоре его белый мясницкий фартук мощным куполом поднялся спереди. Я скользнула рукой к нему под «прилавок» и уже собралась, было, приступить к делу, когда вдруг он испуганно произнёс:

– Вот, чёрт побери, пришла госпожа Браунэдер!

Я быстро склонилась под торговый прилавок и нырнула головой под фартук Ксандля. Теперь из-за его внушительного живота, наполовину лежавшего на прилавке, я видела только нижнюю половину госпожи Браунэдер. Почтенная же госпожа Браунэдер даже не подозревала, какие события разворачиваются внизу. Находясь под фартуком, я извлекла хобот Ксандля, медленно потирала его одним пальцем, щекотала маленькую щелку головки и радовалась тому, как красивая колбаса вырастала всё больше и больше. Потом я взяла её в рот и принялась легонько посасывать. Ксандль тем временем обслуживал покупательницу.

– Целую ручку, госпожа Браунэдер! Чего желать изволите?

– Так, ничего особенного. Полкило «Парижской», пожалуйста.

– Полкило, говорите. Сейчас взвесим-с. Прошу вас, минуточку терпения.

Ксандль начал отрезать колбасу, а я – сосать энергичнее.

– А она у вас свежая, «Парижская»?

– Ну, а как же может быть иначе, всемилостивейшая сударыня, у меня всё свежее, прямо из холодильника-с, она там хорошо держится, извольте сами потрогать!

И хобот Ксандля внизу тоже держался молодцом, позволял себя сосать и пульсировал у меня во рту.

– Прикажете, сударыня, нарезать или всю целиком возьмете?

– Оставьте, пожалуйста, так, я заберу целиком!

Я тоже сейчас же забрала его колбасу в рот целиком, и при этом сосала и чмокала так, что меня могли бы услышать, не грохочи Ксандль в этот момент ножом. Он делал это очень ловко и даже виду не подавал, что могучая стихия в данный момент увлекает его в пучину. Но уж я-то имела прекрасную возможность это видеть воочию.

– Ну что ж, госпожа фон Браунэдер, заходите к нам, пожалуйста, почаще! Приятного аппетита. Кушайте на здоровье.

И именно при словах «кушайте на здоровье» он так резко и обильно брызнул мне в рот, что у меня глаза из орбит чуть не вылезли, и перехватило дыхание. Я услышала только, как звякнул дверной колокольчик, и Ксандль поднял меня на ноги, расцеловал и ласково потрепал по спине.

– Да ты только погляди на неё! Теперь Пепи кое-что понимает в коптильном деле?! Ну, погоди, на днях мы с тобой и с моими закадычными друзьями отправимся пить молодое вино, в заведение шикарной виноградарши Ресль. Там ты ещё кое-чему научишься!

Как всегда, Ксандль сдержал слово, и вылазка в главный винный ресторан действительно оказалась замечательной. Это заведение с садом ценилось в кругах знатоков и называлось всеми «У шикарной виноградарши Ресль» по имени его красивой хозяйки, про которую молва рассказывала всякое. Я пригласила свою подругу Штеффи, и мы обе ужасно радовались предстоящему событию, точно юные девушки конфирмационной прогулке в Пратер. Ибо Ресль, которую и саму, видимо, не из дерева выстругали, была знаменита тем, что предпочитала смотреть на всё сквозь пальцы, вино у нее, в самом деле, оказалось отменное, и потом мой Ксандль и его приятели умели погулять на широкую ногу и мало как кто ещё «тряхнуть мошной». Правда, нельзя сказать, что мы со Штеффи очень уж стремились быть «приправой» для мужчин, но ведь всегда с удовольствием показываешься на публике с благородными спутниками. В следующую субботу Штеффи зашла за мной в пять часов. Мы нарядились почти одинаково, только у черноволосой Штеффи были шляпка с перьями, вуаль и блузка голубого цвета, а у меня – розового, и мы обе выглядели весьма соблазнительно. В этот день мы также решили подвязать рубашки и наши кружевные штанишки голубыми и розовыми бантами, чтобы и здесь выглядеть сёстрами, если кто-нибудь из господ надумает «устроить нам смотр». Мы радовались грядущему смотру, как будто никогда прежде этого не испытывали. Стоял изумительный весенний вечер, и, когда мы рука об руку направлялись к жилищу Ксандля, Штеффи призналась мне: