Агафонкин и Время - читать онлайн книгу. Автор: Олег Радзинский cтр.№ 121

Канин кивнул:

– Посмотрите, Алексей Дмитриевич. Если что обронили в Карете, там и есть. Взять – никто возьмет.

Он натянул старую фуражку потуже.

“Где ж она? – думал Агафонкин, шаря по мягким сиденьям из бордовой кожи. – Куда завалилась? Нужно на полу посмотреть”.

Он опустился на колени – так лучше видно, и Карета взмыла в небо.

* * *

Движение Кареты не ощущалось; скорее ощущалась ее недвижность. Агафонкин, однако, видел, что они поднимаются в небо: черные облака вокруг расступались, пропуская их в другие облака, становящиеся все более и более плотными, будто тени вещей складывались, спрессовывались в те самые вещи, чьими тенями они только что были. Воздух – был ли это воздух? – перестал кружить перьями, обрывками влажного тумана и начал куститься, становясь непроницаемым – будто смотришь сквозь свинцовую метель.

Из этой мглы, словно луч прожектора, пришел узкий столп света, и Карета загорелась, превратившись в огонь.

Агафонкин летел к невидимому небу в огненной колеснице.

Он хотел отодвинуть задвижку окна и выспросить возницу атамана Канина, долго ли им еще. Задвижка, однако, пропала, пропало и само окно: лишь стена салона горящей, но несгорающей – неопалимой – Кареты встретила ладонь Агафонкина.

Стена была холодной.

Он не мог видеть, что снаружи.

Карета остановилась.

Агафонкин понимал, что они стоят на чем-то твердом. Он прислонился к стеклу опоясывающего Карету окна: тьма. Затем пустота начала слабо светиться, и свет этот набирал силу, будто разгорающаяся лампа.

Они стояли посреди Сиреневого мира.

Агафонкин знал, помнил эти места: сиреневое урочище, что ему показали, когда он первый раз увидел Карету, путешествуя с маленьким Володей Путиным на плотах по затопленным подвалам Баскова переулка. Вокруг росли сиреневые высокие травы, сиреневые деревья шелестели полными сиреневых листьев ветками, в которых летали пушистые сиреневые зайцы. Мир светился, окутанный дымкой только начавшегося дня, но каждый маленький камешек, каждую пылинку было отчетливо видно.

Перед Каретой спустилась на землю Синяя Птица.

– С прибытием, атаман, – сказала Синяя Птица. – Можно бы и не опаздывать.

Синяя Птица недовольно покачала маленькой головкой с длинным горбатым клювом и начала расти. Она словно раздувалась, и распирающая ее сила проникала в морщинистые красноватые лапки, в гладкие перья, в клюв, и все в Синей Птице становилось больше и больше. И больше.

Еще до того, как она переросла Карету, Агафонкин понял, что перед ним никакая не птица, а ангел судьбы Ориэль.

Ориэль высился над Сиреневым миром, светящимся все сильнее, будто накаливаясь изнутри.

Он взглянул вниз и молвил:

– Канин Семен сын Егоров, срок твоей службы окончен. Возвращайся, откуда пришел.

Канин склонил голову и стал бледнеть, тая в лиловатом воздухе. Затем его не стало.

Ориэль взглянул на Агафонкина сквозь крышу продолжающей гореть сине-красным огнем Кареты: его лицо было далеко вверху – он стал огромен.

“Почему Карета полыхает, а я не сгораю? – подумал Агафонкин. – Может, холодный огонь? Навроде бенгальского?”

– Леша, Леша, ну что у тебя за глупости в голове, – удрученно сказал ангел судьбы Ориэль. – Тебе о вечном надобно думать: ты ведь сейчас предстанешь перед Владыкой. А ты? Холодный огонь? Почему не горишь? Не волнуйся: нужно будет – сгоришь.

Ориэль дотронулся длинным пальцем до полыхающей ярким пламенем Кареты, и она пропала. Агафонкин стоял на земле перед ангелом судьбы, озираясь вокруг.

Ему на плечо сел большой сиреневый жук – размером с болонку. Посидел, почесал одной из шестнадцати крючковатых лапок мохнатое ушко и снова взлетел.

Закружился, пропал в струях сиреневого воздуха.

– Здравствуй, – задрав голову, обратился к Ориэлю Агафонкин. – Теперь куда?

– Тут недалеко, – заверил его Ориэль.

* * *

– Канин Семен сын Егоров, – молвил ангел, – срок твоей службы окончен. Возвращайся, откуда пришел.

Канин склонил голову.

Перед ним кипела вода в старом казане, подвешенном на рогулине над веселым костром. Рядом пробежала маленькая Сугар – его дочь.

Семен Егорович знал, где он: на широком плоскогорье северного Хэнтэя, у маленькой речки, впадающей в могучий Онон. Здесь стояли его юрты и паслись его овцы, выделенные ему при разделе отары старого Ганжуура. Он встал тут кочевьем подготовиться к встрече со священной Ивовой Горой, высящейся над урочищем Делуун-Болдог, где погребен Чингисхан.

Оставался день перехода.

Над долиной висел лай банхаров – косматых монгольских пастушьих собак, и сквозь их рваный лай пробивалась гортанная песня его жены – маленькой Бадамцэцэг.

Холын замд найз болон

Ханилан яваа

Миний найз миний дайсан боллоо гэж YY

Канин посмотрел на разложенную поверх кошмы чистую нательную рубаху, приготовленную, чтобы надеть после мытья. “Дома, – подумал Канин. – Дома. В Монголии”.

Атаман Канин взглянул в чистое синее монгольское небо: оттуда на него смотрел фельдшер Макарий. Рядом с ним кружилась одинокая старая ворона.

С протянутых к нему рук Макария свисали бинты. Бинты спустились ниже и принялись обматываться вокруг шеи атамана.

– Прости меня, – попросил Семен Канин.

– Бог простит, барин, – сказал Макарий.

Гараас минь барилгyй

Миний найз миний дайсан боллоо гэж YY

* * *

Агафонкин знал, что когда-нибудь приведется держать ответ. Он просто не знал, что это время наступит так неожиданно и так бесповоротно.

Ориэль протянул руку к месту, где стоял Агафонкин, и на секунду перед ним снова возникла Карета, вернее, контур, абрис Кареты, прорисованный пунктиром. Овал яйца Кареты засветился синим огнем и стал вытягиваться, словно телескопическая труба – проекция за проекцией, выдвигаясь сам из себя, удлиняясь вдаль бесконечным туннелем в форме Кареты.

Внутри Кареты-туннеля горел синий свет.

Агафонкин взглянул на Ориэля:

– Туда?

– Ага, – сказал ангел судьбы. – Доигрался, Леша. – Он махнул в сторону туннеля: – Иди. Тебя ждут.

Агафонкин вступил в туннель.

Здесь было чисто – синий вакуум. Здесь вообще ничего не было, казалось, он ступает в пустоте. Туннель лежал прямо, не загибаясь, не поворачивая – овальная труба. Агафонкин шел, не касаясь стен, оттого что стен не было: лишь висящий вокруг пунктир стен. Он думал, что лучше ни к чему не прикасаться.