Любовница. Война сердец - читать онлайн книгу. Автор: Шерил Сойер cтр.№ 25

Толпа издала вздох облегчения, похожий на порыв ветра. Все были рады, что все обошлось и никто не пострадал. Француз стоял рядом с лошадью, продолжая успокаивать ее нежной чепухой. Леди Гамильтон опустилась на колени, в белом платье, прямо на грязь и мусор, покрывающие пол, и взяла Гарри на руки.

Можно было слышать слова, которые он произносил, всхлипывая. «Мама! Юпитер меня не любит!» Он заплакал: «Я хотел с ним подружиться. Но Юпитер не позволил мне это сделать».

Она подняла глаза над головой сына, когда Десерней последний раз похлопал жеребца по спине и вышел из стойла. Он выпрямился и пристально посмотрел на нее. А позади и вокруг нас все снова возвращалось к жизни: толпа сразу же оживилась, и по конюшням пронесся гул голосов.

Шум и движение вернулись в полном смысле слова. Неподвижными оставались лишь два человека: леди Гамильтон и француз.

Я никогда не забуду их лиц. Она была мертвенно-бледной, из-за пережитого ужаса и страдания ее темные глаза расширились так, будто были вырезаны из мрамора, как у живой статуи. А его брови опустились так низко, что отбрасывали тень ему на глаза. У него был такой ужасный взгляд, и выглядел он так же устрашающе, как и тогда, когда сбил с ног полковника Кула, и неудивительно, что ни один джентльмен не захотел оказаться на его пути.

Я видел, как он сделал короткий глубокий вдох, так человек делает, когда окончательно теряет терпение или собирается разразиться проклятиями или рыданиями, и разрази меня гром, если я знаю, что это было в его случае. Потом он развернулся и ушел.

Он исчез в толпе так же быстро, как и появился, и когда шел широкими шагами по направлению к ним, люди расступались, как трава перед косой. И это был последний раз, когда мы его видели…

Это было за полчаса до того, как Себастьян Кул вообще смог предпринять какие-либо действия. Как бы он ни старался стоять прямо, он чувствовал тошноту и головокружение; у него не было никакого шанса поставить одну ногу рядом с другой, не говоря о том, чтобы покинуть место, где его достоинство было втоптано в грязь.

Наконец, Делия и Румбольды усадили его в карету и, несмотря на его протесты, нашли доктора, который осмотрел его. У него было сотрясение мозга, но не такое сильное, чтобы он осознавал его. Его сознание периодически затуманивалось, но больше его тревожило стыд. И поэтому всё, чего он хотел, — это вернуться обратно в Бирлингдин, о чем он сказал возничему в совершенно ясных выражениях.

Путешествие было кошмарным. Румбольды, еще не отошедшие от потрясения, говорили очень мало. Подполковник посмотрел на Себастьяна, давая ясно понять, что он точно знает, что от него требуется, прежде чем он со своей женой вернется в Брайтон.

Делия была напугана и взволнована. Она сидела рядом, и каждый раз, когда Себастьян терял сознание, что случалось довольно часто, он приходил в себя, лежа своей больной головой у нее на коленях.

Когда они приехали в Бирлингдин, Себастьян приказал зажечь лампы в библиотеке и неимоверным усилием воли заставил себя написать вызов на дуэль, который Румбольд должен был отвезти в Джолифф-корт на рассвете.

Он все еще чувствовал привкус крови во рту. И ему хотелось сохранить этот привкус до следующего утра.

Тюильри

Кабинет — прекрасное место для дела, когда вы его обдумываете. Там Бонапарт сидит, склонившись над своим огромным столом, работая час за часом, окруженный великолепными полированными панелями, тяжелой мебелью, скрепленной и украшенной медью. Когда я поднимаюсь по ступеням, я могу видеть глазом моего холодного разума великолепный паркет, шикарные портьеры, которые обеспечивают подходящий фон для убийства, равного убийству Цезаря. Когда я тихо иду наверх со своими бумагами, знающий свое дело секретарь, расторопный и жаждущий выполнять свои полуночные обязанности, я возвеличиваюсь и расту, изменяясь, чтобы соответствовать монументальной сцене. Я собираюсь подняться на крыльях и попасть в историю.

Он станет известным. Он должен быть благодарен.

Дверь. Массивная, блестящая, она должна открыться для события, которое потрясет Европу. С каждой стороны — знакомые охранники. Мы даже не обмениваемся взглядами: они знают меня, и благодаря Фуше они также знают и о моей цели.

Два легких стука. Дверь открывается. Внутри еще один охранник отступает назад, чтобы впустить меня, почтительно и молчаливо дверь закрывается у меня за спиной.

Он на этой стороне своего стола, облокотился на него, изучая карту. Я смотрю на затылок его склоненной головы. Атмосфера в комнате напряженная от концентрации; я едва могу дышать; я могу чувствовать пот, выступающий у меня на лбу, над верхней губой. Чувство нависшей ответственности такое сильное, что на мгновение я думаю, что я должен подождать, как покорный слуга, которым я являюсь, пока Бонапарт не заметит меня и не даст мне задания.

Но у меня уже есть мое задание.

Я делаю шаг вперед.

Сейчас. Охрана близко позади меня, наготове. И как раз, когда я собираюсь сделать последний шаг, человек поворачивается и смотрит на меня.

Он улыбается. Его глаза сияют молчаливым насмешливым смехом.

Он ждал меня, этот хитрый шакал.

Фуше.

Софии уже не терпелось покончить с этой затянувшейся дискуссией со своим отцом по дороге домой из Эпсома. К своему удивлению, она всеми силами старалась ее избежать. Он дождался, пока Гарри уснул, и только тогда завел с ней этот разговор. Меткалф попытался высказать ей все, что он об этом думал, и задать ей несколько вопросов, но дочь резко прервала его:

— Я не хочу об этом говорить.

Адмирал побледнел и откинулся назад. Внезапно София почувствовала себя очень виноватой: прежде в разговорах с ним она никогда не позволяла себе подобный тон, она понимала, что все эти допросы он проводил ради ее же благополучия. Через два дня отец снова уедет от нее, и как надолго — он не мог сказать.

После напряженной тишины София заговорила о скачках, и только о скачках, но потом пришло время поговорить о неприятном инциденте, когда Жак размазал Себастьяна, и это воспоминание так и забилось у нее в сознании. Они интересовались Себастьяном, прежде чем уехать из Эпсома. София желала разобраться во всем самостоятельно, но ее отец постоянно вмешивался. Вопрос сейчас заключался в соперничестве двух мужчин, упорстве, которое и породило ледяное поле вокруг ее сердца, и София должна была как-то растопить его.

Она видела, насколько вся эта поездка стала невыносимой для ее отца, не столько потому, что он не в силах был диктовать ей, а потому что она не давала ему права голоса.

Они подъехали к большому клифтонскому особняку, сиявшему огнями в темноте, и Меткалф произнес задумчиво и грустно:

— Я хотел поинтересоваться, не присоединишься ли ты ко мне в моем путешествии? Я собираюсь в Брюссель, и ты будешь удивлена, когда узнаешь, сколько твоих друзей из Лондона уже сейчас находятся там.