Тростниковая птичка - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Смайлер cтр.№ 22

— Боже мой, — выдохнула я, поднимая глаза на Сайгона и чувствуя при этом огромное желание провалиться сквозь землю, — я, кажется, пьяна! И что теперь делать?

Мист с переднего сиденья только хохотнул в ответ, а Сайгон задумался.

Я дотянулась до пластиковой фляги, сделала еще несколько глотков, и поняла, что именно вода усугубляет ситуацию. Сознание поплыло, последнее, что я помню, это моя попытка объяснить Саю что он "вполне себе ничего", погладив его при этом по щеке. А дальше началось царство полусна — полуяви, в котором никогда нельзя понять, что происходит на самом деле, а что — в твоей голове. Я тонула в песках, пугалась паровозного гудка, отчаянно звала маму, потом появлялся отец, у которого почему-то были светлые волосы, он гладил меня по голове, говорил, что все будет хорошо, и тут же становился Саем и все мое тело плавилось то ли от нескромных прикосновений его рук, то ли от температуры, и снова меня качал океан, даря блаженную прохладу, и зовя меня по имени. Я пыталась объяснить папе, что я застряла на Кериме и хочу домой, паровозу — что он редкостная сволочь и плод моего воображения, Саю — что он несколько торопит события, хотя я, в общем-то, не то, чтобы и против, но не при Мисте же за рулем, а океану — что я его люблю. Слова давались с трудом, потому что мне было ужасно смешно, и я принималась хихикать в самый неподходящий момент. Наконец в океане установился штиль, я нашарила папину ладонь и выдавив: "не уходи!" сумела провалиться в сон.

Пробуждение принесло с собой горький привкус стыда и полный комплект физических ощущений "утра после вчерашнего". Отличить алкогольно-температурный бред от событий, которые происходили на самом деле, было практически невозможно, поэтому я только мысленно застонала: это же надо же было выставиться полной дурой при первой же подвернувшейся возможности! Да еще и при свидетеле!

Надежда на то, что мне все приснилось, а на самом деле мы вели себя как благовоспитанные выпускники Сайдорской монастырской школы, рухнула сразу же, когда я выяснила, что лежу, завернутая в простыню поверх нижнего белья. Но вот что именно происходило вчера и насколько далеко все зашло… На этот вопрос у меня не было ответа.

Я застонала уже вслух, и тут же пожалела об этом. С переднего пассажирского сиденья, разложенного в лежак, поднялся и пробрался ко мне Сайгон.

— Соня, как вы себя чувствуете? — склонился он надо мной, и крепкая, прохладная ладонь легла на мой лоб.

Смотреть на него было жутко стыдно: память, пасующая при оценке реальности вчерашних событий, однако, сохранила парочку весьма двусмысленных снов с участием светловолосого командира. И они были… весьма вдохновляющими.

— Не очень, — наконец выдавила я из себя. Смотреть на Сая было просто невозможно. Я судорожно огляделась, пытаясь найти нейтральную тему, и, заметив, что водительское сидение не разложено, осторожно уточнила: — А разве Мист не ночевал с нами?

— Нет, мы решили, что нет необходимости и его лишать нормальной кровати, — Сай улыбнулся уголками губ.

Итак, эту ночь мы провели вдвоем в машине, я проснулась полуодетой, и, судя по степени опьянения и оставшимся в памяти снам, я вполне могла сделать или наговорить что-нибудь… ой мааааааааама, как же это все неловко вышло.

Проснувшаяся Птичка была слабой и бледной, но держалась молодцом, только почему-то старательно избегала моего взгляда. Практически сразу после нашего пробуждения в машину заглянул Джеремайя сын Джозефа, наш полевой доктор и радостно объявил, что обнаружил в походной аптечке упаковку стрип-тестов на антитела к степной лихорадке. Птичка безропотно позволила уколоть себе палец и выдавить каплю крови на мембрану тест-полоски, которая окрасилась в ярко-малиновый цвет. Док сверился с упаковкой и подтвердил, что у Птички "Первичное заражение. Острая форма". Мы с подошедшим чуть ранее Мистом дружно выдохнули, Джер же радовался результату, как ребенок подаркам на День Именования. Совершенно вымотавшись за ночь я не хотел тратить силы на выговор, но, с нескрываемым удовольствием, приказал провести полную и подробную инвентаризацию аптечной укладки, и доложить обо всех обнаруженных неучтенных "счастливых находках" Терренсу не позднее заката. Приказ весьма взбодрил дока и гарантировано отвлек его от попыток "собрать подробный анамнез для статьи в один журнальчик". Соня попросилась обратно в автобус, док, поколебался, но дал добро. Мист решительно отправил меня приводить себя в порядок, заявив, что с орг. вопросами справится сам, так что когда я вернулся в машину, о том, что происходило этой ночью, ничего уже не напоминало.

Я растянулся на заднем сиденье, и уткнулся носом в подушку: надо было хоть немного поспать, ближе к закату мы должны были въехать на "ничейные" земли, на которой, наверняка, стоял лагерем кто-нибудь из парней Серого Братства. Разношерстная компания отверженных из воинов, не сумевших собрать на собственный дом и гражданских, у которых не было средств заплатить за невесту, они уходили с подконтрольных воинам территорий, держались вместе и не задерживались нигде подолгу. На их счету были нападения на слабозащищенные караваны, контрабанда, сомнительные подработки, киднепинг. Правда, стоит признать, крали братья только девушек, и только по взаимному согласию, но для родителей, не получивших ожидаемый выкуп, это было слабым утешением. Поговаривали, что некоторые из них даже отказывались уходить Путями Прерванных линий, когда достигали Рубежа неженатыми. Если Эдвард присутствовал при разговоре, то в ответ на эти рассказы он только фыркал и припоминал доколониальную шутку: "А еще они едят христианских младенцев", — и на этом, обычно, обсуждение прекращалось.

Я еще немного повозился, устраиваясь поудобней, когда почувствовал, что от подушки идет ставший таким знакомым и родным за эту ночь Сонин запах. Я закрыл глаза и понял, как страшно устал этой ночью. Соня, забывшаяся тяжелым, болезненным сном в часе от ночной стоянки, горела от поднимавшейся температуры. Краткое совещание с Джером, которое мы провели сразу, как добрались до места ночевки, не добавило оптимизма: "пустынка", считавшаяся детской болезнью, у взрослых встречалась крайне редко, и переносилась гораздо тяжелей. Все, что док мог — он уже сделал, а пичкать Птичку местными препаратами с неизвестной для нее побочкой было опасно, тем более, что мы с Мистом так и не были до конца уверенны, что это "пустынка". Я выставил Миста из машины, решив, что вполне могу рискнуть оставшимися мне почти восемью днями до Рубежа. Странно, до этой самой ночи я не считал себя слишком религиозным, но страх потерять эту маленькую, хрупкую девушку с заострившимися от болезни чертами лица словно прорвал плотину: я вспомнил все гимны Праматери, и даже несколько из тех молитв, которые слышал от Уны. Птичка горела и металась в бреду, вскрикивая и несвязно бормоча что-то на своем родном языке, порывалась куда-то идти, звала родителей. Мне пришлось раздеть её, и первое время я старательно прикрывал её простыней, думая, что ей было бы неприятно, увидь её кто-нибудь слабой и беззащитной, но уже к полуночи я плюнул на все условности. Из меня, похоже, могла бы выйти образцовая сиделка. Я обтирал Птичку прохладной водой, стараясь сбить температуру, смачивал запекшиеся губы водой, убирал непокорные пряди с лица и шеи или укутывал пледами и грел своим телом, когда она начинала дрожать в ознобе. Это была невыносимая ночь, полная надежды, тревоги и беспомощности, я обещал Птичке, что все будет хорошо, пел гимны, шептал молитвы, рассказывал про свои выходки в воинской школе — что угодно, лишь бы не задумываться о том, что её организм не справится и я могу её потерять. Под утро я задремал, укачивая Птичку в своих объятьях, а когда проснулся, как от толчка, и понял, что она затихла, испытал неподдельный, животный ужас. И только её слабое дыхание, коснувшееся моих губ, когда я склонился к её лицу, спасло меня от необдуманных действий. Вместо этого я устроил её поудобнее, и пошел на пассажирское место, чтобы хоть немного поспать.