Вампирша зашипела рассерженной кошкой и гордо удалилась в ванную, прихлопнув демонстративно дверь. А ей-то вода зачем? Вроде бы испачкаться не успела. Собиралась скрыться с глаз, а удаление в сторону сортира не смотрится хоть сколько-нибудь романтично, поэтому была выбрана соседняя дверь? Должно быть, так.
— Зря вы ее так, помягче как-то надо было, — вслух подумала я. — Она же вас, кажется, любит.
— Ковальская любит и всегда любила только себя, — отрезал ЛСД.
— Тогда зачем бы ей упрямо настаивать на продолжении романа и так ревновать? — Я задумалась над побудительными причинами и хлопнула себя полбу. — Если только якорь…
— Якорь? — теперь уже с видом психиатра, столкнувшегося с интереснейшим случаем, тянущим на докторскую, уставился на меня куратор.
— Ага, — подтвердила я и заговорила, спеша поделиться выводами: — Зоя Вадимовна потрясена происшедшими с ней переменами: несколько часов назад она была человеком, а теперь… как бы это… нежить. Почва выбита из-под ног, вот она инстинктивно цепляется за привычные ориентиры: любовник, соперница, это дает возможность почувствовать себя живой и прежней. Хотя, может, вы ошибаетесь, и она по-настоящему любит. Любовь ведь тоже разная случается. Но в любом случае, даже если вы против, я ей немножко подыграю. От меня не убудет, а тетеньке приятно.
— Скорей я поверю в знаковую теорию ориентиров, — поразмыслив, признал куратор, не дав своего согласия на участие в игре на роли любовника.
Ну и ладно, не очень-то и хотелось его убеждать! И времени на уговоры больше не осталось. Голос Конрада звал на сличение списков в гостиную. Мы вернулись к работе.
Ну что тебе сказать про Сахалин? Некоторый толк от списочного предложения был. Совпадения по пунктам побывавших в офисе «Перекрестка» Зои и Вадика, притом что и та и другой находились там около часа (ясное дело, хронометраж никто вести не догадался), имелись. Даже целых два. Первым числился почти безымянный тип — уборщик, которого идентифицировали как Борю. Вадик его имя знал, а кураторша-вампирша подтвердила идентичность по описанию. Боря мыл пол пылесосом и ни к кому на расстояние, достаточное для проведения операции замены пакетиков, не приближался. Вторым счастливчиком в лотерее совпадений оказался некий Феликс Васильевич Демидов. Этот был штатным аналитиком «Перекрестка», проводящим дни в научной работе по поиску причин, установлению закономерностей и вычислению прочих дивных факторов, в которых никто из присутствующих и лично знакомых с Демидовым не разбирался. С этим товарищем оба куратора столкнулись в буквальном смысле этого слова в коридоре. Но ничего подозрительного не усмотрели. Феликс имел привычку обдумывать свои гениальные гипотезы на ходу, причем не в кабинете, а именно в коридорных просторах, предоставлявших больше свободы движений. По сторонам рассеянный аналитик не глядел отродясь, потому постоянно налетал на не успевших отскочить сотрудников.
В общем, его, бормочущего нечто о пророчестве, погрешностях, толкованиях, колебаниях и коэффициентах, имели сомнительную честь повстречать и Зоя, и Вадик. Но оба единогласно утверждали, что Феликс злоумышленником быть не может просто потому, что не может, и все тут. В этом вопросе ЛСД встал на сторону коллег.
А кто может? День однозначно скатился к вечеру, и вопрос на повестке дня так и не перешел в стадию более-менее логичных ответов. Даже сколь-нибудь стоящих гипотез не возникло.
Тогда Ледников встал и угрюмо поставил нас перед фактом:
— Я иду к Громову. Информации о попытках убийства более чем достаточно. Потребую разбирательства. Дополнительная охрана, как успели убедиться, может оказаться неэффективной. Пусть работает с проблемой по другим каналам.
— А ничего, что этот ваш Громов — самый важный начальник в «Перекрестке»? — уточнила я, пытаясь сообразить, каким образом большая шишка может реально помочь проблеме. Ну не станет же он сам меня охранять и не посадит в какую-нибудь кунсткамеру для пущей сохранности? Или у него в сейфе коллекция супермощных охранных волшебных штучек? Все предположения похожи на чушь. Не понимаю! С другой стороны, если он самый главный, то, может быть, и самый умный тоже или, на худой конец, самый осведомленный? Тот, кто владеет информацией, тот владеет миром. Вдруг именно это поспособствует реальному решению проблемы?
— К лучшему, — отрубил Ледников, не вдаваясь в пояснения.
— Ты считаешь, что угроза исходит от кого-то из приближенных к «Перекрестку»? — не столько даже спросил, сколько констатировал Конрад.
— Кто ж еще смог бы отраву иномирную сыпануть? — вместо ЛСД встрял Вадик, которого пока не прогнали и не промыли мозги на предмет экстренного наступления прогрессирующего склероза. Парень сидел тише воды ниже травы, а тут не удержался и ляпнул.
Мой куратор только согласно кивнул, поэтому я почти опасливо уточнила за себя и за вампира:
— Мы чего-то не понимаем?
ЛСД нахмурился, то ли был шибко нами обоими недоволен с той самой минуты, как рванула на кухне микроволновка, и сие негативное душевное состояние продолжало усугубляться, оборачиваясь (в метафорическом смысле слова) капающим с клыков ядом, то ли куратор банально пытался вспомнить ответ на вопрос. Наконец он согласился несколько кисловато (а кому приятно признавать, что ты крупно облажался и не предоставил подшефной особе и будущему коллеге потенциально важной информации):
— Не знаете. Все волшебные предметы, вещества, все, что не должно действовать на Земле, но было привнесено из-за дверей, обладает силой лишь в руках тех, кто знает о дверях, привратниках, «Перекрестке». Земля слишком техничный, слишком мало верящий в магию мир. Здесь мало пытаться верить, надо твердо знать, только тогда получится хоть что-нибудь. В чужих руках все артефакты просто бесполезный, в лучшем случае экзотический хлам. Безделушки без толку и реальной цены.
«Наверное, только поэтому „Перекресток“ существует относительно автономно, а не погребен в недрах какой-нибудь суперсекретной спецслужбы», — мелькнула в моей лохматой башке дельная мысль.
— Это меняет дело, — серьезно согласился Конрад, похоже, новость показалась ему не самой приятной, но ценной. Даже недовольство от ее несвоевременности вампир придержал. — Иди.
ЛСД метнул на меня нечитаемый взгляд и исчез из гостиной, а кровный в самом прямом смысле этого слова родич занялся оставшимися свидетелями. Вернее даже, соучастниками, если не обвиняемыми в непонятном безобразии, творившемся вокруг.
Вадик после краткого объяснения, от какой гадкой отравы его откачали и с кем ему предстоит иметь дело, если он не перестанет тянуть загребущие лапки к моей персоне, вел себя с ангельской кротостью. Только что крылышками не помахивал за неимением оных. А сказали бы махать, вырезал из подручных материалов и приклеил. Все извинения хапуга принес не по одному разу, обещался молчать как рыба об лед и только что в ногах у Конрада не валялся, когда тот ему велел убираться восвояси. Жадный парень до последнего боялся, да и, мне кажется, не перестал бояться, что на него накатают жалобу, обдерут как липку в компенсацию моральных и физических страданий и заодно накостыляют по шее. Словом, за шкуру свою Вадик почти не страшился, но других страхов для того, чтобы быть шелковым, ему хватило с лихвой! Конрад давил на психику именно там, где надо, для создания максимального эффекта.