– Произнесите мое имя, – велела она.
– Петронилла.
От тембра его голоса у нее побежали мурашки. Девушка тоже взяла в руки бокал.
– За прекрасное вино и сильных мужчин. И за самого совершенного кузена короля. – Она не спеша сделала глоток.
– Произнесите мое имя, – откликнулся он.
– Я часто его повторяю, но это слышит лишь моя подушка. – Петронилла обвела пальцем края бокала. – Хотя, будь ваша голова на моей подушке, вы бы сами услышали.
Он понизил голос, оглянувшись на слуг:
– Это было бы слишком опасно.
Она бросила на него взгляд, полный вызова. Петронилла желала этого мужчину, и она получит его, точно так как ее бабушка, удачно прозванная Данжероссой
[12]
, получила ее дедушку. Риск лишь придавал остроты. Они соединятся под носом у всех, но никто не догадается, даже ее сестра, считавшая, что знает все.
– Да, согласна, – промолвила она. – Уже поздно. Вам следует проводить меня в мои покои.
Они обменялись многозначительными взглядами, и чресла Петрониллы увлажнились. Жар возбуждения и предчувствия охватил ее тело. Где-то в глубине души ей не верилось, что она это делает. А еще гадала, как поступит Рауль – последует за ней или струсит. Если они перейдут черту, то обратного хода уже не будет. Когда она поднялась, то у нее подкосились ноги.
Рауль сделал шаг и поймал ее. Со стороны, для слуг, это выглядело так, будто королевский коннетабль помогает сестре королевы, которая неразумно перебрала вина, и никто ничему не придал значения.
Вместо того чтобы отвести Петрониллу в ее спальню, Рауль потянул девушку в сад. Она прислонилась к нему, ударив его бедром, и захихикала. Ночной теплый ветерок нежно обдувал их смешанным ароматом роз и соленого океана. Петронилле показалось, что она слышит даже рокот волн, хотя, наверное, это просто кровь вскипела у нее в жилах. Полная луна над их головой казалась огромным серебряным шаром на темно-синем светящемся небе.
Рауль увел ее в зеленую беседку, наполовину скрытую розами и аквилегией, и усадил к себе на колени. Петронилла обхватила руками его шею и наклонила голову, приглашая к поцелую. Он приник к ее губам, раздвинул их и показал, что делать.
Желание разлилось по ее телу, как крепкое вино. Она прижалась к нему, отдаваясь восхитительным ощущениям, которые он вызывал в ней своими губами и пальцами. Но тут вдруг он замер. До этой секунды его рука, пробравшись к ней под юбки, легко поглаживала внутреннюю сторону бедра, чуть не доводя ее до исступления.
– Продолжай, – выдохнула она, подталкивая его телом. – Продолжай!
– Если я продолжу, – сказал он, – то обратного пути не будет, сама знаешь. Мы окажемся связаны самой судьбой.
Петронилла теряла голову от вожделения, отчаянно жаждала его любви и внимания и крепкого мужского тела. Все остальное не имело значения. Последствия она уладит позже.
– Никто ничего не узнает, если мы будем осторожны! – прошептала она.
Рауль все знал об осторожности. За его плечами – десятилетия практики и многочисленные романы. Насчет Петрониллы он испытывал легкий укор совести, но этого было недостаточно, чтобы усмирить его желание и инстинкт хищника. Красивая и дикая, но в то же время невинная и голодная – он все это прекрасно видел, потому что отчасти сам был таким.
Он приподнял ее и усадил на себя верхом.
– Не торопись, – приговаривал он. – Действуй осторожно, сердце мое. Чуть-чуть, а потом еще немного.
Петронилла закрыла глаза и прикусила губу. Почувствовала боль, но терпимую. А после пришло удовольствие, которое больше напоминало боль. Людовик и Алиенора никогда ничего подобного не испытывали, никаких сомнений. Она единственная познала наслаждение, и это делало его еще более чудесным. Петронилла понимала, что поступает очень дурно, хотя как это может быть дурно, когда так чудесно? А потом мысли вообще исчезли. Все происходило так, как она воображала. Содрогнувшись в момент кульминации, она вцепилась зубами в воротник его рубахи, чтобы не закричать. Рауль крепко ее сжал и, приподняв над собой, пролил семя не в ее тело.
Она без сил рухнула на Рауля, а он откинул назад голову и хватал ртом воздух. Сердце у него колотилось о ребра. Такого бурного возбуждения он не испытывал с юных лет, когда у него была первая женщина.
Петронилла, задыхаясь, рассмеялась.
– Я хочу повторить, – сказала она, сияя.
Он неуверенно хмыкнул:
– Не сегодня, doucette. Иначе нас кинутся искать. Прогулка на свежем воздухе не должна затягиваться до рассвета, а мы и так с тобой задержались. К тому же, в отличие от тебя, мне нужно время, чтобы восстановить силы.
– Но завтра?.. – Она наклонилась и поцеловала его, доказывая, что быстро учится.
Рауль обхватил рукой ее затылок и с неторопливой основательностью вернул поцелуй.
– Мы посмотрим, что можно будет сделать.
У него при себе оказалась салфетка, оставшаяся после ужина, и он воспользовался ею, чтобы стереть улики прелюбодеяния с ее бедер.
– Отдай мне, – попросила Петронилла. – Я брошу ее в огонь.
Рауль протянул ей салфетку и помог подняться на ноги. Девушка отряхнула юбки, потом повернулась и снова его поцеловала. Ей нравилось прикосновение его щетины и твердость рук на ее талии.
– Идем, – сказал он. – Пора превращаться в скромную молодую даму в глазах придворных.
Петронилла изобразила зевоту:
– Свежий воздух пошел мне на пользу. Кажется, я буду спать сегодня хорошо, даже очень хорошо.
Рауль проводил Петрониллу до лестницы и, оглядевшись по сторонам, не смотрит ли кто, снова поцеловал ее, после чего с прощальным салютом растворился в ночи.
Девушка тихо вздохнула, все еще пребывая в восторге, и вошла в спальню. Там ее поджидала встревоженная Флорета.
– Где вы были? – воскликнула она. – Я чуть голову не потеряла!
Петронилла закружилась в центре комнаты:
– Ходила прогуляться. Луна чудесная.
– Одна? – ужаснулась Флорета.
– Не кипятись. Это Тальмон. Здесь все меня знают. Я не заключенная.
– Что это у вас в руке? – подозрительно спросила Флорета, указывая на салфетку.
– Ничего, – поспешила с ответом Петронилла. – Меня затошнило. Не хотелось испортить платье. – Она взмахнула рукой, отпуская служанку. – Голова кружится. Ступай спать, а я сама о себе позабочусь.
Флорета засомневалась, но в конце концов сдалась, присела в поклоне и вышла из спальни. Петронилла бросила салфетку на кровать. Огонь в камине не горел, поэтому сжечь улику прямо сейчас она не могла. Да ей и не хотелось почему-то ничего сжигать, ведь это было доказательством ее первой ночи, не хуже невестиной простыни. Пусть Рауль женат, это не важно. Она получит его, чего бы ей ни стоило.