Формула неверности - читать онлайн книгу. Автор: Лариса Кондрашова cтр.№ 30

А если он их у кого-то украл? Или совершил разбойное нападение, как пишут в газетах. И милиция приедет и спросит ее: «Как это вы, гражданка, не догадывались, что такие деньги нельзя заработать честным путем? Почему вы не заинтересовались их происхождением?»

Вот и получается, что Таня не кто иная, как соучастница преступника… Что она сказала — преступника? Разве речь идет не о ее муже, с которым она живет уже шестой год? И что же, до сих пор так и не поняла, с кем живет?

В любом случае Шурке знать об этом вовсе не обязательно. Таня подумала, что они с Мишкой вырастили порядочного, честного человечка, которая даже в такую минуту восторга — какая женщина останется равнодушной к модным вещам — все же поинтересовалась в отличие от матери на какие деньги все это куплено.

— Видишь ли, Саша, когда мы только поженились, — с некоторой запинкой стала пояснять она дочери, — у Леонида Сергеевича на окраине города был недостроенный дом. Все эти годы он пытался потихоньку закончить его строительство, но так недостроенным и продал. Часть из них дал нам с тобой. Может, он и прав: разве плохо хоть раз почувствовать, что ты можешь позволить себе купить то, на что прежде и не смотрел по причине отсутствия неких хрустящих бумажек…

Объяснение Тани выглядело правдоподобным, и Шурка вроде бы потеряла ко всему интерес. Пробормотала только:

— Ну что ж, примем эту версию за основу.

— Что ты сказала? — изумилась Татьяна.

— Да так, ничего. Мама, тетя Маша сегодня во вторую смену?

— У нее прием с двух до восьми, — кивнула Таня. — Пойдем, я тебя покормлю.

Она обняла дочь за плечи и повела на кухню.

— Так ты успела и обед приготовить? — удивилась Шурка.

— Еще вчера я сделала просто потрясающие голубцы, — до чего дошло, собственную кулинарную продукцию приходится рекламировать, — но за сутки, кажется, их так никто и не попробовал.. Почему домой обедать не приезжала?

— Мы с девчонками в блинную зашли, — призналась Александра, большая любительница блинов, что, к счастью, пока никак не отражалось на ее стройной фигуре. — Ты не дашь мне на завтра рублей двадцать, а то на две порции мне не хватило, за меня Инга заплатила.

— Дам, конечно, — рассеянно сказала Таня и пошла за своей сумочкой, сначала не вслушиваясь в слова дочери. — Две порции? Ты съела две порции блинов?

— Ой, что там есть! Порция — два тонюсеньких блинчика.

— А сколько съела Инга?

— Она худеет.

— Ясно, Инга съела одну порцию. Она дала дочери сто рублей.

— А мельче нет? — озаботилась наивная девчонка.

— Сдачи не надо, — махнула рукой Таня.

— Как говорит папа: дают — бери, а бьют — беги, — с набитым ртом проговорила дочь.

Таня согласно кивнула, думая о своем. Она старалась понять, откуда в ней проклюнулось беспокойство, которому она никак не могла дать определения.

Саша поела и положила тарелку в раковину.

— Я потом помою, ладно, мама? Мне кассету дали посмотреть на один вечер.

— Иди, иди, — сказала Таня, — сегодня я за тебя помою, но будешь должна.

— Само собой! — Дочь звучно чмокнула ее в щеку и ушла к себе в комнату.

Таня рассеянно вышла из кухни и думать забыв о посуде. Правда, выключателем машинально щелкнула. Прошла в гостиную, легла на диван и уже привычно погрузилась в воспоминания.

— Прости, Котенок, — сказал Мишка, — я изменил тебе.

Таня по инерции еще продолжала улыбаться, она даже не представляла, что сообщения о конце света произносят таким будничным тоном, но потом вдруг ощутила странную болезненность этой улыбки, как будто она разрывала пополам ее лицо. Губы тоже растягивались с трудом, болезненно, как живая, но тугая резина.

Наверное, поэтому ей так трудно было повторить это слово:

— Изменил?

Мишка называл ее Котенком за цвет волос, пепельно-русый, и не любил, когда Таня связывала волосы в хвостик. Он опять распускал их по плечам жены при любой возможности.

— Ты ее любишь? — спросила она.

Собственно, ей совсем не хотелось спрашивать, но она думала, что так положено. Должна же она как-то ответить на его сообщение. Может, надо вскочить, дать ему пощечину по виноватой физиономии, что-нибудь разбить, закричать, а она сидела на стуле в полном отупении и никак не могла осмыслить то, что с ней произошло.

Мишку, видимо, испугала ее неподвижность. И этот застывший взгляд. И ее странная молчаливость… Ах да, она спросила, любит ли он ту, с кем ей изменил.

И он заговорил, быстро, сбивчиво — то, что Таня вслух не возмущалась, не шумела, казалось ему добрым знаком: значит, она поймет. И простит. Ей надо только потолковее объяснить, как глупо все это произошло.

Мужчины из его группы — Михаил преподавал им рукопашный бой — пригласили тренера в сауну. Тут же, при клубе. Сауна была классной — с идеально отлаженной парилкой, большим бассейном и предбанником, в котором легко размещался длинный стол. За ним пили пиво и напитки покрепче — кого что интересовало. А в тот день у одного из спортсменов-любителей был день рождения.

Обычно Мишка на такие посиделки не соглашался, но в компании оказался его хороший знакомый, тот, с кем он когда-то ездил на соревнования по дзюдо и самбо.

Знакомый пригласил на такой вот своеобразный банкет-парилку и самого президента клуба, что перевесило чашу сомнений Михаила в пользу участия в банкете.

Были здесь и женщины. Одна из них — тренер по аэробике, которая привела с собой еще двух, самых красивых своих подопечных.

Ее звали Наташа, и она давно строила глазки симпатичному тренеру-рукопашнику.

Мишка как следует «принял на грудь», а в этот день ему к тому же не удалось поесть. Словом, его развезло, и чтобы не прийти домой совсем уж нетрезвым, он оставался в парилке дольше других мужчин. И в один из таких моментов туда пробралась тренер Наташа…

— Я не хочу, чтобы ты узнала об этом от кого-нибудь другого, — наверняка найдется доброхот, — втолковывал он будто в момент замерзшей Тане, — и ничуть не оправдываю себя. Но поверь, это ничего не изменило ни в моем отношении к тебе — ты все равно моя единственная и любимая женщина, ни в моем отношении к другим женщинам — они для меня по-прежнему ничего не значат…

— Ничего, говоришь, для тебя не изменило? — наконец очнулась Таня. — А для меня изменило!

Она отодвинула его со своей дороги, как стул, как вещь, как попавшегося под ноги кота, и молча ушла в спальню.

Там она побросала в спортивную сумку вещи, свои и Шуркины, самое необходимое, и в тот же вечер… да какой там вечер, была уже половина первого ночи — она разбудила дочь и на такси уехала к сестре.

Дочь Александра, по ее мнению, разбуженная среди ночи неизвестно для чего, молча дулась в такси на мать. Тем более что на невинную попытку девочки спросить мать: «А куда мы едем?» — мать буркнула что-то непривычное вроде: