Ах да, так вот, я купила папе белые джинсы. Конечно, фирменные. Сам себе он их никогда не купит, потому что считает глупостью выбрасывать такие деньги на тряпки. Но зато каким молодцом он в них смотрелся! Как и мама в своем кружевном летнем платье. Очень модном. Но скажи я ей, сколько оно стоит, мама тотчас подскочит и будет ходить в нем по комнате, расставив руки, словно платье хрустальное и может разбиться от слишком свободного с ним обращения.
Может, я слишком примитивно представляю себе папу с мамой? В любом случае о подлинной стоимости моих подарков они не узнают. Пусть спят спокойно. Мама хочет поменять холодильник и не представляет, что это ее платье стоит, как раз его половину…
— Мы ждем, — напомнила мама.
Только что наше семейство допило чай, каждый съел по куску торта, и теперь мои родители терпеливо ждали, когда еще одна Шахерезада начнет свой рассказ.
Вчера на вопрос мамы, как дела, я успела лишь ответить: «Все в порядке».
А утром, едва проснулась, попила кофе и опять на вопросительный взгляд матери ничего не ответила. Вернее, пробурчала:
— Я только узнаю у Лельки, что нового в фирме, и домой. А уж тогда в тихой семейной обстановке я расскажу вам с папой все, что со мной в этом Костромино случилось.
— Значит, все-таки случилось, — упавшим голосом проговорила мама.
— Но я ведь жива-здорова, правда же? Значит, ничего страшного не произошло. Подробности письмом!
Свинство, конечно, что родители у меня всегда на втором месте. Да еще шуточки мои дурацкие.
Но теперь… теперь я смотрела на них повлажневшими от чувств глазами. Как хорош мой папа в белых джинсах. Какая красивая мама в белом платье.
— Как я вас люблю! — сказала я. На что мама ответила:
— Мы тебя тоже, доченька, очень любим.
А папа проворчал:
— Ты давай зубы нам не заговаривай.
— С чего начать: с хорошего или с плохого?
— С тобой случилось и что-то плохое? — опять испугалась мама.
— Со мной — ничего, не волнуйся. А вот с тетей Липой…
— Ее убили, — предположил папа.
— Ты прав, — кивнула я.
— Какой ужас! — Мама схватилась за горло, словно ей вдруг стало трудно дышать. — Я как чувствовала, что не надо тебя отпускать одну в такую глухомань! Недаром мне накануне сон приснился…
— Погоди, мать, со своими снами, — остановил ее папа. — Пусть уж Лариса рассказывает.
Теперь я испугалась за маму — она так нервничает, даже задним числом, что, пожалуй, не стоит рассказывать про то, как я вынуждена была уехать из Ивлева и что было в салоне моей машины. Как и про то, кто именно купил у меня дом… И по какой цене… И про магазин… И про то, что мне сделал предложение человек, у которого почти взрослая дочь…
И в это время, спасая меня чуть ли не от паники, прозвенел телефонный звонок.
— Благослови меня, мама, — грустно сказала я и поплелась к телефону в полной уверенности, что звонит не кто иной, как мой друг Федя.
И не ошиблась.
— Лариса Сергеевна, — сказал он тоном, от которого у меня заледенел даже желудок, — вам звонят из районного отдела милиции города Ивлева. Завтра я вышлю вам повестку — вы приглашаетесь в качестве свидетеля по делу о нанесении тяжких телесных повреждений гражданину Маркевичу Герману Вениаминовичу.
— Не нужна мне ваша повестка! — возмутилась я. — Можете и не стараться присылать, я все равно не приеду.
— Как это?
— Так это! — передразнила я. — Я его сразу предупредила, что киднепинг ему с рук не сойдет…
— Подожди, — Федор сразу понизил голос, — ты хочешь сказать, что Герман тебя украл?!
— А ты думал, я просто сбежала со своим любовником?!
— А почему ты мне сразу не позвонила?
— Чтобы не оправдываться, как сейчас! — сказала я. — Как представила, что ты орешь на меня в трубку, а я после всей этой нервотрепки и так еле на ногах стою… Тебе трудно понять, что человек может быть слабым, уязвимым и потому не таким правильным, каким ты видишь для себя все человечество: сильные, честные, принципиальные, шаг влево, шаг вправо — побег, или как там у вас!
— Ты зря на меня кричишь, Лара, я ничего тебе такого и не собирался говорить…
— Так я тебе и поверила! Небось ты сразу решил, что я все это устроила заранее и нарочно повезла вас к озеру, чтобы потом самой сбежать…
— Все не совсем так…
— Совсем не так! — рассвирепела я. — Извини, мне некогда.
— Лар, ты только скажи, кто это Германа так разделал? Он сейчас лежит под капельницей в реанимации, и врачи не разрешают его допрашивать.
— Хорошо, хоть в одно место тебе нет доступа!.. Не знаю, кто его, как ты говоришь, разделал. Могу только предполагать. Наверное, те ребята, у которых он пытался украсть три миллиона долларов.
— Ты это брось, — со смешком сказал Федор, — ни у кого в Ивлеве не могло быть такой наличности.
— Даже в кассе группы «Антитеррор»?
— О Боже! — простонал он.
— Впрочем, могу дать тебе наколку. Нас преследовал бежевый «форд-скорпио», — сказала я. — Больше у тебя нет ко мне вопросов?
— Есть. — Он покашлял и твердо сказал: — Я тебе делал предложение, но ты мне так ничего и не сказала.
— Как, разве этот вопрос все еще стоит на повестке дня?
— И даже актуален как никогда.
— Ты целеустремленный человек, да?
— Еще какой!
— Ты звонишь с работы или из дома?
— Из дома.
— Тогда клади трубку. Ты и так уже рублей на сто наговорил.
— Не понял, ты согласна или нет?
— Я думаю.
— Понимаешь, Ларчик, у меня такое чувство, что я будто попал в паутину и барахтаюсь в ней, не в силах освободиться.
— Хочешь сказать, я эту паутину сплела?
Я даже слегка обиделась.
— Нет, не ты. Никто конкретный. Обстоятельства так сложились, что я ими не могу больше управлять.
— У тебя никогда так прежде не было?
— Вот именно. Было всего один раз, и я со всеми заморочками справился, но больше не хочу этого повторять. Я уже много лет живу просто и ясно и во всем, что не касается работы и ее редких сюрпризов, вполне способен свою жизнь прогнозировать. Но с тех пор, как мы с тобой встретились, у меня все пошло наперекосяк.
Я слушала его и чувствовала, как холод из желудка опустился до кончиков пальцев на ногах.
— Кажется, я уже подумала, — сказала я, некорректно оборвав его яркую речь. — Мы с тобой слишком разные, чтобы связать свою жизнь. Потому давай скажем друг другу «спасибо» за некоторые приятные мгновения и расстанемся с тихой грустью…