— С женой нежно поговорил, — сразу догадывается она.
— Какая она мне жена? Развели нас сегодня, оказывается! Если бы не позвонил, не скоро узнал бы!
— И это тебя расстраивает?
— Нет, не это. Она требует — заметь, требует! — чтобы я вернул Шурку домой. Якобы я улестил его, наобещал горы золотые, а сам в этой жизни уже ничего не смогу достичь!
— Какая гадина! — вырывается у Евгении. — Извини.
— За что, родная? Так мне и надо!
— Ты-то здесь при чем?
— При том, что полжизни прожил страусом. Спрятал голову в песок и думал, что задницу не видно!..
Его гневный монолог прерывает телефон. Евгения берет трубку.
— Добрый вечер, Женя! Это Монахов беспокоит, друг Толяна. Передай ему, что завтра в восемь утра я приду к вам с одним корейцем. Он лечит иглоукалыванием.
— А ты ему лично это сказать не хочешь?
— Завтра. Все разговоры завтра. Я звоню из аэропорта. Только что прилетел. С корейцем договорился — из Швеции ему звонил. Да, предупреди Толяна, пусть не пьет ничего спиртного!
Рабочий день начинается у Евгении со звонка обиженного Никиты.
— Что же это получается, мамочка? Твой родной сын будет жить у бабушки, а приемный вместе с тобой?!
Она теряется, ибо взглянуть на происшедшие в её жизни перемены под таким углом не догадалась.
— Ты сам выразил желание жить у бабушки, — напоминает она сыну.
— Захотел! Но тогда я был один, а сейчас — с Шуркой! — в голосе Никиты слышится неприкрытая радость. — Когда вы с дядей Толяном поженитесь, мы ведь будем братьями?
— Да, сводными.
— Вот видишь! А я всегда хотел иметь брата! Родного не допросился, так что согласен на сводного! Смешно теперь жить у бабушки, раз он там!
Бедная бабушка! Бедная мама! Вот она, черная неблагодарность.
— В общем, ты как хочешь, а мы сегодня прямо после уроков домой поедем!
— Конечно, приезжай! Можно подумать, я тебя домой не пускаю!
Она расстраивается от его эгоистичной непосредственности. Впрочем, ненадолго. Что с него взять: избалованный мальчишка, маменькин сынок!
На другой день звонит уже обидевшаяся Вера Александровна.
— Передай моему внуку, что, если его вдруг шиза пробьет, как он сам говорит, вернуться он не сможет. Я взяла квартиранток — теперь у меня в доме живут две студентки!
— Хорошо, мама, передам, — примиряюще говорит Евгения
— Бабуля обиделась? — уточняет Толян.
Вечером после ужина каждый занимается своим делом. Мальчишки гоняют на компьютере очередной диск. Толян читает, а Евгения перебирает струны. Выбранное стихотворение Марины Цветаевой на её музыку никак не ложится и она не замечает, как погружается в задумчивость, придя в себя от внимательного взгляда Толяна, которым он рассматривает её из-под опущенных век…
Он все время всматривается в нее, вслушивается в интонации её голоса не выкажет ли Евгения возмущения или раздражения? Каждую минуту он помнит и страдает от того, что не ходит, хотя и врач-кореец подтвердил: улучшение может наступить в любой момент.
Увлекшись каждый своим занятием, они оба вздрагивают, когда звонит дверной звонок. Евгения идет к двери и слышит вслед:
— Глазок!
Он все боится, что она забудет посмотреть и откроет дверь… кому-нибудь не тому! Толян сразу напрягается, когда Евгения возвращается на цыпочках, побледневшая и говорит шепотом:
— Тот самый милиционер, помнишь, который замком скрежетал!
Толян в считанные секунды оказывается в коляске и в руке его мелькает откуда-то взявшийся револьвер. Он ставит коляску так, чтобы её не сразу увидели в открывающуюся дверь и кивает:
— Открывай!
— Лопухина Евгения Андреевна? — спрашивает милиционер. — Я — ваш участковый, старший лейтенант Вершинин. Мы можем поговорить?
— Прошу вас!
Милиционер недоуменно оглядывается на катящегося за ним вплотную Толяна и медлит проходить в кухню.
— Это — мой муж, — успокаивает его Евгения.
Участковый пожимает плечами: мол, чего только не бывает!
— Знакома ли вам гражданка Конкина Лидия Николаевна? — примостившись у кухонного стола, спрашивает он.
— Это не моя соседка сверху? — морщит лоб Евгения.
— Месяц назад её обокрали. Странно, бандиты вошли не через дверь, а через чей-то балкон… Я переговорил со всеми жильцами, кроме вас вы ничего не видели?
— Ничего. Я как раз в это время чаще всего у мамы жила. С сыном занималась.
— Жаль.
Участковый дает ей на подпись протокол, аккуратно укладывает бумаги в дипломат и идет к выходу. Уже взявшись за ручку, он полуоборачивается и замечает:
— Я приходил к вам на днях, но никто дверь не открыл, хотя мне показалось, что в квартире кто-то был.
— А мне показалось, что вы пытаетесь открыть замок, — говорит Евгения и краснеет.
— Но я видел свет в вашем окне! — ошарашенно поясняет милиционер. — Потому на всякий случай и подергал за ручку.
Евгения закрывает за ним дверь и оборачивается на подъехавшего в коляске Толяна. На время беседы с участковым он деликатно удалился в другую комнату.
Теперь возлюбленный Евгении посмеивается.
— Мания преследования у вас, леди! Ведь это его ты приняла за киллера?
— Его, — нехотя соглашается она. — Конечно, тебе меня не понять! Ты смелый мужчина, и не знаешь, что такое страх!
— Ошибаешься! — он закусывает губу и, кажется, неприязненно смотрит на нее. — Еще никогда мне не было так страшно, как сейчас.
— Но чего теперь ты боишься?
— Твоей жалости! — выпаливает он.
— Идиот! — кричит Евгения, которой больше не хочется следить за своей речью, так разозлили её Аристов. Носятся все с ним, а он и пользуется их любовью, позволяет себе такие свинские рассуждения. — Значит, если бы со мной случилось несчастье, ты бы меня бросил?
— Ты что! — возмущается он. — Я тебя люблю и буду любить, что бы с тобой не случилось!
— А я, выходит хуже тебя? И кроме жалости, ни на что не способна? Да ты просто самовлюбленный эгоист!
— Я — эгоист?!
Он разворачивает кресло и с размаху пытается проскочить в дверной проем. Колесо цепляется за косяк и застревает. Толян тщетно дергает за рычаг, стараясь другой рукой освободить его.
— Я — эгоист! — повторяет он. — Я — эгоист!
— Конечно, — не отступает Евгения. — Привык, что друзья тебе во всем потакают. Вон и машинку купили: сиди, Толечка, спокойно, не напрягайся! А ты и рад. К тебе таких врачей приводили — лучшие специалисты страны! И, кстати, оба говорят, что у тебя нет ничего серьезного!