— Помню только, где-то на Урале. Вроде, в Башкирии… Может, мама знает точнее?
— А он не сказал, кроме самого хозяина кто-нибудь может снять этот щит?
— Не слышала. А почему ты об этом спрашиваешь?
— Да так, — уклонился Ян, — спросил из любопытства.
У подъезда дома, в котором жили Филатовы, стояла телега и двое заросших бородами мужиков укладывали на неё небрежно завязанные узлы. Из дверей появилась закутанная в платок Танина мама и сказала нетерпеливо:
— Таня… Здравствуй, Янек!.. Таня, где же ты так долго задержалась? Я все беспокоилась: придешь, испугаешься, что квартира пустая. Вроде и записку оставила, а тревожилась. Пойди, ещё раз внимательно все осмотри: не забыла ли я чего-нибудь?
— Нас выселяют? — замирающим голосом спросила девушка.
— Это я вас выселяю, Танюша, — пошутил вышедший вслед за Александрой Павловной профессор Подорожанский.
— А куда? — Таня все ещё не понимала.
— Ох, прости, ты же ничего не знаешь. Конечно, не место здесь для такого сообщения, но Алексей Алексеевич предложил мне стать его женой. Он считает, что ты не будешь возражать.
— Мамочка, да я… разве я могу быть против твоего счастья?!
— А я хочу, чтобы и тебе было хорошо, — всхлипнула Филатова-старшая. Они обнялись и разрыдались.
— Танечка, ты не беспокойся, Алексей Алексеевич — хороший человек.
— Знаю, мамочка, и тебя он очень любит.
— Правда?
— А ты до сих пор сомневаешься?
Подорожанский в растерянности смотрел на плачущих мать и дочь худенькие, большеглазые, удивительно похожие в этот момент друг на друга, они напоминали, скорее, двух сестер.
— Послушай, Янек, — прошептал он, — женщины от радости плачут?
— Плачут, — улыбнулся тот.
— Странные они существа.
— Странные, но красивые.
— Как думаешь, я не слишком стар для нее? — профессор все не мог поверить, что Александра Павловна дала ему согласие не из жалости.
— Как сказал бы ваш студент по кличке Знахарь, не годы уроды, а люди.
— Что ж, против народной мудрости не попрешь! — повеселел профессор и скомандовал: — Ну-ка, девицы-красавицы, погружайтесь на телегу и рысью вперед.
— Помнится, не так давно, профессор, вы утверждали, что в армии вам служить не пришлось, — хмыкнул Ян.
— Но я ничего не говорил тебе о своем воинственном духе, — отозвался Подорожанский.
— Виринея Егоровна небось хлебом-солью будет встречать?
— О ней-то я как раз и не подумал. Как только получил Шурочкино согласие, за телегой помчался — как бы слово свое обратно не взяла.
Один из бородачей взобрался на место извозчика и взял в руки вожжи, второй примостился рядом.
— Поехали, что ли, хозяин-барин?
— Поехали. Все расселись? Ян, а ты чего столбом торчишь? — громко крикнул профессор и сказал ему на ухо: — Ежели Егоровна чего учудить вздумает, прикроешь?
— Ой, кажется, я не закрыла на ключ квартиру, — встрепенулась Александра Павловна.
— Я закрыл, — успокоил её Подорожанский, передавая женщине ключ.
Она не меньше Подорожанского боялась грядущей перемены в жизни сказывалось многолетнее одиночество. Терзала боязнь: а вдруг что-то не сложится? И Александра Павловна вцепилась в ключ так, что побелели пальцы: все-таки есть куда отступать!
ГЛАВА 19
— Скорее всего, пророчество Валтасара просто неправильно истолковано нашими мудрецами! — заявил вернувшийся после часа отсутствия Адонис. Столько лет прошло, сколько магов правили, сменяя друг друга… Может быть, он имел в виду не разрушение самого Аралхамада, а разрушение его устоев? Во всяком случае, последнее уже началось. Трудно поверить — верховный не просто разрешил, а прямо-таки уговаривал меня жить с тобой столько, сколько я захочу! Точнее, сколько смогу…
— Ты забываешься, — сухо сказала Наташа, не принимая его ернического тона.
— Прости, — повинился он, — но такое событие кого угодно выведет из равновесия. То, что разрешил сейчас маг, во все времена посвященным категорически запрещалось!
— А если кто-то из них любил женщину?
— Он должен был любить только Арала! А женщиной пользоваться по мере надобности.
— Какой кошмар! — содрогнулась Наташа.
— А для чего, по-твоему, существует Терем?
Наташа присела на край кровати — больше в этой комнате сидеть было не на чем. За время отсутствия хозяина она позволила себе покопаться в его шкафу, с удивлением обнаружить несколько женских вещей, в основном из прозрачного газа, и взяла принадлежавшее, как видно, самому Евгению-Адонису одеяние с ярко-красным драконом на спине, похожее на японское кимоно. Она выбрала из шкатулки, которую он и не думал прятать, черепаховый гребень с бриллиантами и наскоро соорудила с его помощью, прическу. Теперь раскрасневшаяся, во гневе, она напомнила посвященному иноземную принцессу, виденную им на одном из приемов во дворце императора. Господи, как давно это было!
— Еще немного, — сказала эта прекрасная женщина, — и мне впрямь захочется обрушить на ваш… Хамад какую-нибудь горку потяжелее.
— Если, конечно, у тебя это получится!
— Ты в этом сомневаешься? — в глазах Наташи мелькнуло нечто, удивившее посвященного: она верила в то, что сможет.
— Пощади, госпожа! — он шутливо воздел руки кверху. — Прости, что усомнился!
— Прощаю, — вздохнула она, подумав вдруг, не слишком ли быстро смирилась? Закалилась или очерствела? Ни тебе страха, ни смущения. Кажется, даже прабабки примолкли от неожиданности — не такой её себе представляли? Или наоборот, успокоились: без них со всем справится? Им-то самим кто помогал? Случались, конечно, рядом достойные мужчины, верные друзья, а в пору сомнений, когда надо принимать решение самостоятельно?
— О такой напарнице прежде я мог только мечтать. Честно говоря, до встречи с тобой считал женщин существами слабыми, истеричными, к серьезному делу непригодными, — вывел её из задумчивости голос Евгения. — А уж силу воли в вас я даже не подозревал.
Ей было приятно его восхищение, но что-то мешало этому чувству отдаваться. Осознание ненормальности происходящего? Дурные предчувствия? Сосредоточенность перед решительными действиями? Чтобы отвлечься от нахлынувших тревожных мыслей, она спросила:
— Скажи, а почему ты не уехал за границу? Или не пошел воевать?
Он нахмурился.
— Потому что я, как бы помягче выразиться, махровый патриот. Это — на вопрос "почему не уехал". Я не хочу жить под чужим солнцем и любить чужих женщин. Разве могла где-нибудь ещё кроме России родиться такая женщина, как ты?