— Нет, не тяжело, — пробормотал он.
— Все-таки в тебе что-то есть! Ты прав, Янек, настоящий рыцарь не должен проявлять слабость в присутствии дамы. К тому же, в нашем замке царит боевой дух. Говорят, по ночам здесь бродит привидение рыцаря Ольгерда. К сожалению, я его не видела. Ночью я крепко сплю.
Она хихикнула.
— Если, конечно, никто не мешает. Думаю, мы сможем не спать вместе, чтобы наконец увидеть это привидение. Ты согласен? Как это мило. Но на сегодня, пожалуй, хватит. Немного поужинаем и, как говорит доктор Вальтер, шляфен
[4]
.
Голова у Янека кружилась, глаза застилало туманом… Во сне или наяву улыбалась ему эта полуобнаженная красавица? Он покорно пил из её рук легкое с пузырьками вино, что-то ел и смотрел в небесные глаза, в которых временами вспыхивали диковатые искры…
Утром Янека разбудило присутствие в комнате кого-то постороннего. Это оказалась Беата. Она бесшумно и ловко собирала на поднос остатки вчерашнего ужина. Если красоту Юлии можно было сравнить с морозными ледяными узорами, то красота Беаты казалась сродни разноцветному летнему лугу, усеянному полевыми цветами. Ее полные свежие губы слегка шевелились от усердия, пушистые ресницы трепетали, приоткрывая теплые карие глаза. Ян, неожиданно для самого себя, потянулся и схватил её за юбку. Беата испуганно рванулась, но, оглянувшись, рассмеялась.
— Кажется, наш больной совсем уже не больной! Пани Юлия обрадуется…
Но образ Юлии в свете дня, который пробивался и через плотные шторы, несколько поблек. Рядом была другая — живая, теплая, с веселыми ямочками на щеках.
— Беата, — почему-то шепотом позвал он. Девушка подошла поближе, усмехнулась лукаво.
— Я тебе нравлюсь?
— Очень!
— Даже больше, чем пани Юлия?
— Ты — совсем другая… — потупился Ян.
— А ты — хитрый хлопец, выкрутился! И правду не сказал, и не обидел! — Она наклонилась и легонько коснулась губами его губ. Янек затрепетал. Он обнял Беату за шею и крепко прижался к её рту.
— Э, да ты целоваться не умеешь! — удивилась девушка. — Такой невинный хлопчик панночке достался!
— Так научи… — хрипло попросил он, не разжимая объятий.
— Ишь ты какой, да если хозяйка узнает…
Ян не дал ей договорить. Судя по тому, как прерывисто задышала от его поцелуев Беата, учился он быстро. Рука парня скользнула в вырез её платья, а вторая уже расстегивала пуговицы. Такого восхитительного запаха свежести он никогда прежде не ощущал. Интересно, чем моются девушки, чтобы так дурманно пахнуть?
А Беата все повторяла:
— Нет, не надо, пожалуйста…
Но звучало это так неубедительно, что Ян, путаясь в крючках и застежках, продолжал её раздевать. На мгновение сквозь возбуждение парню показалось, что приоткрылась и тут же закрылась дверь, но волна желания захлестнула его, и все посторонние звуки и краски померкли…
Потом Беата торопливо одевалась, испуганно прислушиваясь и поглядывая на дверь.
— Матка-бозка, — шептала она, — ох, чует сердце недоброе! Нетерпеливый ты, Янек, и меня в грех вовлек!
Она наскоро поцеловала его и исчезла. Ян не обратил внимания на её испуг, он был весь поглощен случившимся и только счастливо улыбался, снова и снова вызывая в памяти захватывающие минуты. С ним случилось то, чем всегда пугал его священник, но грех оказался так сладок, что хлопец не чувствовал никакого раскаяния. Горячие поцелуи Беаты, её гибкое послушное тело… как не похоже было случившееся с ним на те похабные россказни, что доводилось ему слышать от хуторских парней!
Так он лежал в блаженной истоме, как вдруг в голове его будто полыхнуло, и началось ЭТО.
Вначале возникло лицо Юлии, но не то гордое и холодное, не нежное и заботливое, что он видел вчера, а страшное, незнакомое, искаженное какой-то сатанинской яростью. Потом он увидел холеную белую руку, равномерно опускающуюся на что-то, потом появилась щека, избиваемая этой рукой, знакомый карий глаз, наполненный слезами и, наконец, кусочки мозаики сложились в единую картину. Пани Юлия хлестала по щекам растрепанную, рыдающую Беату.
Слов он не слышал, но по движению губ Юлии догадался, что она кого-то зовет. И увидел глаза Беаты, наполненные животным ужасом при виде низкорослого, заросшего черными волосами мужика. Тот был одет в красную рубаху и черные галифе — ременной плеткой он похлопывал себя по сапогу. Он поклонился Юлии, схватил Брату за волосы и куда-то поволок.
Будто пружиной Яна подбросило с кровати. Он резко вскочил, пол под ним качнулся, тело покрылось испариной, и непомерная слабость заставила его опять опуститься на кровать.
— Успокойся, Ян! — сказал сам себе юноша. — Ты нездоров, вот и чудится бог знает что. Как говорил Иван? Это контузия. Надо лежать. Что с тобой случилось? Подорвался на мине. Вот потому в твоей голове что-то испортилось…
Додумать ему не дали. В комнату вошла… нет, скользнула… впорхнула пани Юлия. С тем же невинным безмятежным выражением: ни тени гнева или злости не было в её ясных голубых глазах.
— Как себя чувствует наш больной? — с ласковой улыбкой спросила она.
— Если пан доктор разрешит вставать, — улыбнулся в ответ юноша, — я готов хоть сейчас отработать гостеприимным хозяевам за доброту и ласку!
Сказал и облегченно вздохнул про себя: та, ужасная картина… она ему просто пригрезилась!
— Я вижу, ты совсем оправился, — насмешливо улыбнулась Юлия. — И мне нравится, что ты понимаешь, кто хозяин, кто слуга, за границу не заступаешь… Думаю, ты далеко пойдешь. Но пока в тебе ещё играет дурная кровь! Ты обманул меня вчера. На своем хуторе ты, верно, не пропустил ни одной смазливой девчонки. Теперь соблазнил мою горничную. Но я не сержусь на тебя: настоящий мужчина так и должен поступать, если неразборчивая девка сама вешается ему на шею.
И Янек, похолодев сердцем, понял, что увиденное им не было ни сном, ни грезой.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Огромный человеческий муравейник вдруг разом зашевелился, зашуршал. По толпе прикорнувших, скорчившихся мешочников и беженцев словно порывом ветра пронеслось:
— Идет! Идет!
Люди ринулись на перрон. Поднялась суета, давка, раздались крики "Караул!". Кого-то прижали, у кого-то что-то украли. Ольга невольно сжалась в комок, будто вновь ощутила спиной ту металлическую балку в морском порту, на которую бросила её обезумевшая толпа.
В отличие от княжны, Аренские представляли собой идеально подогнанный дуэт спокойных, рассудительных людей, у которых каждая вещь знает свое место, а все движения выверены и точны. Василий Ильич не спеша, что особенно поражало среди всеобщей суматохи и неразберихи, продевал руки в лямки рюкзаков и узлов. Алька в точности повторял его действия, хотя вещей у него было намного меньше.