— Продешевить боишься? — насмешливо спросил цыган, точно подслушав его мысли. — Мы ведь вам не просто повозку даем, дом: ехать можно, жить можно, — мы так строим.
— А зачем вам-то военная повозка? — не удержался от вопроса Василий.
— Я же не спрашиваю, где вы её взяли? — отпарировал цыган.
— А, леший с вами, — решился наконец Аренский, — берите, была не была!
Они ударили по рукам.
Цыган подошел к костру и сказал соплеменникам несколько фраз. В ту же минуту лесная тишина разорвалась шумом, смехом, мужчины куда-то побежали.
— Разгружайтесь! — только и успел крикнуть товарищам Аренский, как цыгане окружили их и стали стаскивать на землю узлы.
— Что вы делаете? — попытался возмутиться Герасим.
— Почему мешаешь? — одернул его вожак. — Пусть помогают. Не беспокойтесь, мы не у всех воруем, ничего не пропадет!
Две цыганки, звеня монистами, потащили к костру Ольгу с Катериной.
Старшая, как она представилась, Татьяна, склонилась к Ольге и гордо кивнула на вожака.
— Муж мой, он сделает все, как надо. Не обидим. Свою кибитку отдает сто лет будете ездить, не сломается.
— Зачем же вы меняетесь? Разве вам самим она не нужна?
— Нужна, моя красивая, очень нужна! Только ваша тачанка ещё нужнее. Я уж думаю, не наколдовал ли муж, не завернул вам сюда дорогу? Он может!
Она тихо засмеялась.
— Давай, милая, погадаю тебе. Всю правду скажу: что было, что будет…
Ольга невольно отдернула руку — никогда прежде с цыганами она не сталкивалась и, как оказалось, в глубине души их побаивалась. Цыганка истолковала её жест по-своему.
— Гордишься? Кто голову высоко держит, тот ямы у себя под ногами не видит!
В любом другом случае Татьяна принялась бы уговаривать неопытную девчонку, — мало ли у цыган приемов для молоденьких дурочек! Но в Ольге, независимо от внешней доброжелательности, цыганка своим острым чутьем на людей, развитым веками борьбы за выживание, она почувствовала высокорожденную с их ненавистным цыганам умением ненавязчиво дать понять, насколько ниже по крови стоящий перед нею. Но она тоже — не прах у ног! Татьяна — жена баро, любимая жена, которая родила мужу восьмерых детей! Пусть эта гадже
[22]
проживет так же…
— Подождите! — теперь Ольга схватила цыганку за руку, мысленно проклиная себя за это "лиговское", как шутил дядя, выражение лица. — Я ведь тоже… гадать могу.
Она сделала вид, что разглядывает ладонь Татьяны, а сама просто представила себе цыганку… вчера. Да-да, именно вчера случилось у этой женщины несчастье. Старшие сыновья… Ольга и не заметила, как стала говорить вслух.
— Миша и Гриша, — подхватила цыганка и сразу поникла, будто жизненная сила из неё стала быстро уходить. — Близнецы… Деникинцы на войну забрали. Отец отдавать не хотел, так его офицер в лицо ударил. Цыгане такое не прощают!
— И потому вам наша тачанка нужна? И обе лошади — для погони?
Цыганка, не отвечая, пристально разглядывала Ольгину ладонь.
— Ты и правда многое можешь узнать. Лучше, чем я. Только самой себе гадать трудно, потому меня послушай: через черного человека с друзьями расстанешься. Вера тебя спасет. В себя верь, дар в тебе великий. До больших высот дойдешь, но много бед тебя ожидает. Смерть рядом стоять будет, но ты не бойся, иди, куда шла, твоя линия жизни — долгая.
— Теперь — иди! — цыганка оттолкнула её от себя. "Русская женщина к себе бы прижала, — подумала Ольга, — а эта будто собственной доброты пугается… Или не хотят они в свой мир чужих пускать?!"
Цыганка, гадающая Катерине, привычно частила, разглядывая её ладонь.
— Позолоти ручку, красавица, без денег мое гадание правды не скажет!
— Да где ж я тебе денег возьму?! — возмутилась хозяйственная Катерина, невольно касаясь заветного платочка на груди, в котором хранилась на черный день серебряная монетка.
Но цыганку этим притворным возмущением было не обмануть. Она заглянула молодой хохлушке в глаза и сказала повелительно:
— Для себя — не жалей! Судьбу можно задобрить. Я тебя хочу от беды предостеречь. Кто знает, тот вдвое сильней незнающего!
Катерина, завороженная её взглядом и проникновенным голосом, достала заветную монету, которая тут же куда-то исчезла. Впрочем, цыганка не дала ей об этом размышлять.
— Ах, красавица, для больших ты дел на свет родилась! Как тесно птице в клетке, так тебе сейчас тесно, — не твоя это жизнь. Скоро встретишь ты своего суженого, но не узнаешь. Будешь убегать, рваться, но не уйдешь: он твоя судьба. Черным человеком его зовут, боятся, но ты его королевой станешь, только ты сможешь им повелевать. Богатой тебя сделает, но не будешь ты счастлива через это богатство. Ты его силу пересилишь, сама станешь…
— Нет!!! — закричала Катерина, вырывая из рук гадалки свою руку. — Беду хочешь накликать? Врешь ты все!
— Я — вру?! — подбоченилась цыганка. — Да я лучше всех в таборе гадаю. Что говорю — все сбывается!
Катерина торопливо пошла прочь, крестясь и сплевывая на ходу. "Не нужен мне другой суженый, я своего уже нашла!" И старалась не слушать летящее вдогонку: "От судьбы не убежишь!"
Алька неожиданно для себя стал предметом повышенного внимания цыганской детворы. Они, видимо, знали, что такое цирк, и просто засыпали его вопросами:
— Ты что делаешь в цирке? Акробат? Что это такое? А медведь у вас есть? Или змея? А женщина-силач? Покажи, что ты можешь? А танцевать умеешь? Вот так!
Маленький цыганчонок заплясал прямо перед ним: его ноги в старых ботинках мелькали в такт мелодии, которую для него тут же стали напевать его товарищи, смуглые ручонки пробегали по собственному телу, как по клавишам, и при том он по-взрослому смешно выкрикивал: ий-эх!
Алька искренне похвалил малыша:
— Здорово, я бы так не смог!
— Совлахава?
[23]
А в цирк бы меня взяли?
— С дорогой душой! — ответил юный акробат.
— Сейчас не могу, — по-взрослому вздохнул цыганчонок, — семью кормить надо. Дадо
[24]
умер, а я, если хочешь знать, больше матери зарабатываю!
— Опять, Ленька, хвастаешься? — подражая взрослым, строго сказала незаметно подошедшая девочка.
Малышня почтительно замолкла. Девочке было не больше двенадцати, но она уже казалась маленькой женщиной. Длинные юбки, цветная шаль на плечах, — ни пальто, ни полушубка для холодной весенней ночи; но она, казалось, не замечала холода.