Сьюзи вновь расслабленно откинулась на спинку стула.
— Я отдала девчонку парню по имени Стенли Эйкомб, и он с ней слинял. С мамашей я пока договорилась, но не знаю, надолго ли. Она сидит на героине — просто кусок дерьма.
Лукас поднял бровь:
— Так-так… Насколько я понимаю, ты хочешь, чтобы я вернул ребенка?
Она кивнула. Лукас вновь отхлебнул из стакана.
— Будем считать, что я это уже сделал. Но на будущее, Сьюзи, раз уж я в доле, никогда не оставляй детей с клиентами одних. Договорились?
Она согласилась, испытывая огромное облегчение. Во-первых, она уладила проблему, а во-вторых, теперь у нее имеется поддержка. Серьезная поддержка, которая даст толчок ее дальнейшей карьере.
— За наш успех, Лук.
Они чокнулись.
— А теперь сделай одолжение, прикрой своего маленького дружка. Он выглядит как мышонок, уснувший между двух картошек.
И они снова загоготали.
Кейт не отрываясь смотрела в глаза Джереми Бленкли и ничего не чувствовала. Ни капли жалости. Перед ее глазами все время стояли те ужасные фотографии.
Бленкли лежал на полу камеры, избитый, покрытый синяками. Она знала: еще несколько дней он будет мочиться кровью и никто и не подумает вызвать ему врача. Лицо его распухло до неузнаваемости, говорить он почти не мог. Одна его рука безвольно вытянулась вдоль тела, и Кейт подумала, что у него перелом. Но он поднял эту руку и утер слезы, тихо катившиеся из глаз.
— Ты получил лишь некоторое представление о том, как тебе будет доставаться ежедневно, если ты отправишься за решетку без нашей защиты. Если тебе понравилось, можешь молчать и дальше.
Бленкли ничего не ответил, и к нему подошел Голдинг. Глядя сверху вниз на распростертое тело, он спокойно сказал:
— Тебя поджидают еще с полсотни таких же крепких ребят, и уж они с тобой разберутся. Помни об этом, Бленкли. Имей это в виду.
Голдинг вышел из камеры вслед за Кейт.
— Он очухается, мэм, — пробурчал он. — Дайте ему время, пусть поплачет и пожалеет себя. Потом он захочет спасти свою несчастную задницу, и тогда он у нас в руках.
Кейт не нашла в себе сил ответить, и они молча вернулись в ее кабинет. Там уже сидела Дженни. По выражению ее лица Кейт поняла, что Дженни, в отличие от нее, и не думала переживать из-за противозаконных методов воздействия на Бленкли. С каждым днем у Кейт росло ощущение, что она, Кейт Берроуз, становится другим человеком — абсолютно безжалостным, лишенным всяких моральных устоев. Кейт вновь подумала, правильно ли она поступила с Бленкли. Казалось, никто вокруг в этом не сомневался. Кейт и сама видела в своих действиях лишь средство добиться результата, спасти детей. Или пыталась убедить себя в том, что спасать детей следует именно так.
Она неуклонно менялась и знала это. Иногда ей казалось, будто ее поступками управляет Патрик, который с больничной койки пересылает ей свои мысли. Уж он-то не увидел бы абсолютно ничего плохого в том, что произошло в полицейском участке. Более того, он ее похвалил бы.
Кейт подозревала, что все вокруг видят мир исключительно в черных и белых красках. Может, они и правы. Господи, она уже ни в чем не была уверена.
Дженни приветливо ей улыбнулась:
— Хорошие новости.
Кейт с вялым интересом приподняла брови:
— Какие?
— Патрика собираются завтра оперировать, твоя мама недавно звонила.
Впервые за долгое время Кейт совершенно искренне улыбнулась:
— Слава богу! Наконец хоть что-то происходит.
— Они собираются извлечь сгусток крови и посмотреть, какие еще повреждения можно устранить. Он все еще в тяжелом состоянии, Кейт.
Кейт прикрыла рот рукой. Патрик сразу догадался бы по этому движению, что она вот-вот расплачется, хотя она изо всех сил сдерживала слезы.
— И вторая хорошая новость: твоя мама снова приготовила нам горячий обед. На сей раз говядина и йоркширский пудинг, которыми целый полк накормить можно.
Кейт разразилась пронзительным смехом, в котором слышались истерические нотки. Ей показалось, будто она смеялась в течение нескольких часов, хотя в действительности — лишь несколько минут. Но в эти минуты она чувствовала, как вместе со смехом ее покидает напряжение.
Дэвид Рейли наблюдал за тем, как его отец собирается в паб.
— У тебя все в порядке, сынок? — озабоченно спросил Билли.
Дэвид улыбнулся. Это был привлекательный молодой человек с густыми светлыми волосами и высокими скулами — в точности как у его матери.
— Пойдем выпьем пива, — настаивал отец.
Он затряс головой:
— Нет, пап, я устал как собака. Останусь дома и пораньше лягу спать.
— Как хочешь. Постараюсь не разбудить тебя, когда вернусь.
Несколько минут спустя Билли вышел из дома. Дэвид некоторое время смотрел ему вслед, а затем обвел взглядом комнату. Чистая, аккуратная комната, с бежевыми обоями и кожаной мебелью. Мужчины всё покупали вместе, так как жили вдвоем с тех пор, как мать Дэвида, Молли, умерла от рака груди. Дэвид был тогда подростком. Мать умирала медленно, изнемогая от боли, но изо всех сил стараясь скрыть от сына свою боль. С того времени отцу и сыну вполне хватало общества друг друга. Билли, казалось, нисколько не интересовался другими женщинами, и поначалу это вполне устраивало Дэвида, который все еще оплакивал маму. Но шли годы, и Дэвид начал осознавать, что Билли все еще относительно молодой мужчина и одиночество в его годы не совсем нормально.
А потом, несколько недель назад, на работе — оба работали на строительном складе в промышленной зоне недалеко от Грантли — случилось нечто странное. Один из мужчин пожаловался, что исчезли фотографии его детей, которые он показывал в столовой.
Славные фотографии, Дэвид их видел. Трое малышей без трусиков на греческом пляже. Самые обычные фотографии, сделанные родителями в отпуске: попки с приставшим песком, на головенках большие шляпы. Настораживало то, что, по словам владельца, Билли был последним, у кого он видел эти фотографии. Билли действительно просматривал их, затем вернул, — по крайней мере, так он утверждал. Вроде бы ничего подозрительного, вот только после разговора с отцом детей Билли повел себя как-то неестественно. Дэвид ощущал в его поведении какую-то неправильность, которую не смог бы выразить словами. Потом еще болтовня Таши в пабе…
Дэвид презирал Наташу Линтен. Он презирал всех шлюх, которые ходили в «Сноп пшеницы». Эти женщины прошли через все руки — за исключением Дэвида, конечно. Он никогда в жизни не притронулся бы к таким бабенкам. Билли относился к ним терпимо, но тогда, в пабе, Таша, похоже, пыталась ему угрожать, и самое ужасное, что отец воспринял болтовню пьяной женщины именно как угрозу.
Дэвид медленно поднялся по лестнице и вошел в спальню отца — симпатичную, с солидной деревянной мебелью, обоями в цветочек и подходящими по цвету занавесками. Он чувствовал отвращение к самому себе из-за своих подозрений, но ему необходимо было выяснить, чудовище его отец или нормальный человек.