— Бетани, шлюха, где же ты?
Роберт в отчаянии закрыл глаза:
— Папа, не надо!
Старик посмотрел на сына. В его глазах горела злоба.
— Эта шлюха спала со всеми подряд. С моим боссом, с моими друзьями, со всеми.
Роберта тошнило от его слов.
— Она втянула моего ребенка в свой разврат. Настраивала его против меня! Она грозилась забрать его у меня. — Голос отца становился все тише. Прежняя сила покинула его.
Роберт вспоминал, как подбегал к матери, обхватывал ее ноги своими ручонками, пытаясь защитить от отца. Она смеялась, брала его на руки и с презрительной усмешкой смотрела на мужа.
— Ненасытная сука, ни один мужчина не мог ее удовлетворить. Она имела их одного за другим. Иногда двоих или троих за вечер. Шлюха. Шлюха с лицом ангела. — Казалось, отец разговаривает сам с собой.
Роберт смахнул выступивший на лице пот. Невыносимо было слушать отцовские крики. С тех пор как отец постарел и превратился в дряхлую развалину, настоящее перестало его волновать. Он вернулся туда, в прежнюю жизнь, в ту жизнь, где была она. Их жизнь распалась на две части: до ее ухода и после. Она бросила мужа и сына, убежав с черноволосым красавцем, который, к несчастью, оказался сутенером.
Джон Бейтман не позволил ей взять ребенка с собой, но, оставшись с сыном вдвоем, практически забыл о его существовании. Его занимало лишь собственное горе, которое буквально раздавило его, сломало его жизнь. Он не имел представления, что делать с маленьким мальчиком, который не переставая плачет и зовет мать, который отталкивает отца своими маленькими ручонками, едва тот приблизится к нему. С сыном, который не желает признавать отца и мечтает лишь о том, чтобы убежать из дома на поиски матери — матери, по сути дела, бросившей не только отца, но и его самого.
Каждый день Роберт снова и снова переживал ужасную сцену ее ухода. Ее лицо — само презрение, когда она смотрит на мужа.
— Джонни, отдай его мне. Я заберу его с собой. Он скоро привыкнет к новой жизни.
Но отец непреклонен, несмотря на яростный протест маленького Роберта, который изо всех сил пытается вырваться из крепких отцовских рук.
— Чтобы я отпустил моего сына с этим сутенером, Бет? Чтобы ты воспитала его таким же грязным, как ты сама, в своем порочном мире? Никогда! Пока я жив, мой сын будет со мной!
Она смеется в ответ, запрокинув красивую головку:
— Хорошо, ты его получишь. Я могу иметь еще детей, если захочу. Я могу получить от жизни все, что захочу. Кажется, я уже доказала тебе это. Получай его. Он твой.
Роберта потрясло услышанное.
Год за годом, снова и снова перебирая в памяти события тех лет, Роберт пытался оправдать мать, представить ее героиней. Но ни разу в жизни он не пробовал задуматься над тем, легко ли было отцу растить его. Отец навсегда остался в его сознании человеком, разлучившим его с матерью, а ведь только мать любила Роберта по-настоящему. По крайней мере, так считал сам Роберт.
Жизнь с отцом и бабушкой, воспринимавшей внука как плод греха, стала для маленького Роберта тяжелым испытанием. Навсегда остались в прошлом нежные объятия, неторопливые завтраки в теплой материнской постели, хрустящие тосты и вкусный чай маленькими глотками. Навсегда ушли в прошлое вечера, когда мальчик мог перебирать содержимое материнской сумочки, ожидая ухода ее гостей. Кончились волшебные купания в ванне, когда мать окутывала его своей любовью, словно теплой влажной мантией.
Взамен пришли школа, священник и холод в нетопленом доме. Пища стала невкусной и холодной, завтраки одинокими. А Джон Бейтман производил теперь впечатление сломленного и обиженного на жизнь человека. Глядя на своего сына, он, казалось, не мог понять, откуда, черт возьми, этот сопляк взялся.
Детская непосредственность и живость, которыми маленький Роберт был так щедро наделен, умерли в нем. Образ матери, такой прекрасный и манящий, неотступно преследовал его и по-прежнему занимал главное место в душе. Жизнь без нее лишилась красок, стала серой и однообразной.
Роберт никогда не вспоминал, как мать оставляла его одного где попало, предоставленного самому себе. Как она забывала покормить его или кормила одними конфетами, развлекаясь при этом с очередным любовником. Он забыл, как она больно била его, когда он отказывался выполнять ее приказы. Он забыл, как украдкой подглядывал за ней, голой, распластавшейся на диване с голым мужчиной, и как неистово тот обладал ею. Она кричала, и Роберт бежал к ней, думая, что это крики о помощи.
Он намеренно вычеркнул подобные воспоминания из своей памяти. Но иногда они обрушивались на него с новой силой, и тогда Роберт гнал их от себя, стремясь отделаться от них навсегда.
Он забыл, как отец провожал его в школу, как заботился о том, чтобы у сына всегда имелись карманные деньги. Забыл, как отец брал его с собой на долгие и интересные велосипедные прогулки. Его изначально настроили не любить отца, и он отлично с этим справлялся.
Роберт никогда не вспоминал о том, как вместе с бабушкой ходил в церковь, как бабушка с гордостью наблюдала за ним во время первого причастия и первой исповеди или когда он читал Евангелие во время дневной мессы.
Он не хотел принимать их любовь. Она мешала ему оберегать в душе образ матери.
Затем мать вновь нашла его, и их встреча стала поворотным моментом в его жизни…
Роберт услышал стук в дверь. Он оставил обнаженного отца на кровати, предварительно связав ему руки ремнем. Отец жалобно смотрел на него. Его усеянное кровоподтеками тело напоминало тело узника концлагеря.
— Пожалуйста, не бросай меня одного! — взмолился он. Его слабый голос дрожал от страха. Он очень боялся холода. Роберт иногда игнорировал отца по нескольку дней подряд, пока не одолевало чувство вины. Тогда Роберт окружат отца поистине королевской заботой. Но это длился недолго — до тех пор, пока старику не случалось нагадить под себя. Учуяв смрад, Роберт терял контроль над собой, отец становился ему отвратителен. Он его ненавидел.
Таков был многолетний сценарий их совместной жизни.
Роберт спустился по лестнице, взял свой любимый освежитель воздуха с приятным яблочным ароматом и обильно распылил его. Запах яблок ассоциировался у него с образом матери и с ее любимыми духами.
Увидев Кейт сквозь дверное стекло, Роберт улыбнулся и открыл дверь.
— Привет, дорогая. Проходите. Я как раз одевал отца.
Когда Роберт увидел Дженни и Голдинга у Кейт за спиной, выражение его лица мгновенно изменилось. Он молча ушел в кухню и поставил чайник. Когда они вошли, он обернулся, посмотрел на Кейт и произнес мягко:
— Ты уже все знаешь?
Кейт кивнула в ответ.
— Что ж, я рад. Наконец-то я могу быть честным. Похоже, у меня действительно проблемы, — произнес Роберт, покрутив пальцем у виска.