Песчаные замки - читать онлайн книгу. Автор: Луанн Райс cтр.№ 10

Тут Реджис задохнулась, и Хонор взглянула на нее.

— Он в самом деле так думает? — спросила Реджис. — Но ведь это неправда! Я просто не предполагала, что папа успеет вернуться домой…

— Слушай дальше, детка, — сказала Хонор.

— Дай матери дочитать, — велела Берни.

Хонор, я хочу присутствовать на свадьбе нашей дочери. Верю, ты тоже этого хочешь, иначе не известила бы о событии.

Я покорюсь твоей воле. Почти всегда согласен с твоими мотивами. Сидя в тюрьме, все понял. Тогда…

— Тогда? — переспросила Реджис. — Он вышел из тюрьмы? Почему нам никто не сказал?

— Ш-ш-ш, — шикнула Берни. — Слушай.

…тогда мне стало ясно. Я сам все испортил. Так глупо исковеркал нашу совместную жизнь, что даже не вправе спрашивать, чего ты хочешь. В тюрьме черно-белое существование. Хорошее и плохое. Там нет места никаким сомнениям. Я ненавидел себя за содеянное, считал себя недостойным задавать тебе вопросы. Но за последние полгода все изменилось, благодаря природе. Когда смотришь сквозь прутья решетки на небо, перестаешь гадать и раздумывать. Я все время боялся сойти с ума от раздумий. А на вершинах гор, в тундре, на морском берегу, в самом море вопросы встают в полный рост.

Хонор остановилась, пробежала глазами конец письма, который не хотела читать девочкам, напряглась, собираясь продолжить. В арочные окна лился чистый голубой свет, падая на лежавшее у нее на коленях письмо.

Знаешь, все они об одном. На них есть лишь один ответ. Подумай, вспомни. Именно ты мне впервые сказала об этом много лет назад, моя умница…

Она вновь замолчала, не желая читать вслух дальше. Надо было отредактировать письмо, прежде чем знакомить с ним дочек.

Скоро увидимся. Я буду на свадьбе Реджис, если ты или она против этого не возражаете.

— Все, — объявила Хонор.

Подняв глаза, увидела потрясенные лица девочек. Надо было поскорей подробно объяснить, рассказать то, что им надо знать и понять. Но она спокойно сидела, ждала.

— Его выпустили? — уточнила Реджис.

— Да.

— Когда?

— Полгода назад. Как он пишет в письме.

— И ты нам ничего не сказала? — воскликнула она.

— Наверняка собиралась сказать, — вставила Сесилия. — Какая разница, если он едет домой?

— Почему ты не сообщила нам, мама?

— Потому что сама узнала всего несколько дней назад.

— А почему он сразу домой не вернулся? — допытывалась Реджис. — Как он может жить без нас?

— Ваш отец несет свой крест, — изрекла Берни, и Хонор в душе поблагодарила ее за вмешательство. — Он чувствует себя виноватым. Лишил человека жизни, жалеет об этом. Попал в тюрьму, страшно переживает, что заставил вас всех через это пройти.

— И поэтому хочет исчезнуть из нашей жизни? — переспросила Реджис. — Агнес, слышишь?

Хонор взглянула на Агнес, которая сидела молча, зажмурившись, сжав кулаки.

— Ему одиноко, — заметила Сес.

— Где он сейчас? Откуда прислал письмо? — допытывалась Реджис.

— Я не знаю. На нем нет ни штампа, ни марки, его просто кто-то принес. Спасибо тебе, Берни…

— Я его не приносила, — ответила Берни.

— Разве не ясно? — встрепенулась Сес. — Папа его сам принес!

— Слава богу, — прошептала Агнес.

— Он уже здесь! — воскликнула Реджис, и при одной этой мысли у Хонор мороз пробежал по коже.

Вечером начался дождь, хлеставший до самой зари. Сестра Бернадетта поднялась до заутрени и стояла теперь в коридоре, ведущем из дома к капелле, глядя из окна в свинцовом переплете на серый свет с востока, омывавший траву и деревья вокруг Академии, каменные стены и здания. Мимо прошли две сестры, с которыми она молча обменялась кивками.

У монастырской жизни свой ритм. Их орден не совсем обычный — здесь сестры одновременно несут покаяние и занимаются преподаванием. После обращения сестра Бернадетта приняла покаяние. Жила в дальнем клуатре [11] , проводя дни в размышлениях и молитвах, общаясь только с Богом. Время было нелегкое; у нее накопилось много грехов, в которых надо было каяться.

Проведя в монастыре два года, она почувствовала себя прощенной и ощутила призвание к наставничеству.

Ничего удивительного. Она была классической старшей сестрой: первым ее учеником был младший брат Джон. Детство они провели в Нью-Бритене, потом перебрались сюда, в Блэк-Холл, где она учила его всему, что знала. Не столько школьным предметам, сколько жизни. Главный фокус заключался в том, что Берни, когда училась водить машину, по пути домой усаживала за руль Джона. Учила лазать по деревьям, кататься на коньках, съезжать с высоких склонов на лыжах в элитном местном клубе выше по улице от их дома в Нью-Бритене. Отец любил приговаривать: «Покупай в лучшем пригороде самый маленький дом, какой только можешь себе позволить». Берни с Джоном бывали в конторе отца среди модных лавок, наблюдали, как он тратит жизнь, с неизменной улыбкой продавая страховые полисы богачам в местных клубах, куда его не принимали. Она советовала брату внимательно прислушиваться к внутреннему голосу и не становиться страховым агентом.

— Есть еще кое-что, — сказала она, когда они однажды холодным декабрьским днем ехали в автобусе в центр города за Рождественскими покупками.

— Что? — спросил он.

— Сам знаешь, — ответила Берни, глядя в окно на трехквартирные дома на западном конце Арч-стрит.

— Папа говорит, что я справлюсь неплохо, — сказал Джон. — Считает меня способным продать каждому его собственную машину.

— Это не комплимент, — оглянулась она на брата. — И к тому же неправда. Он это о себе говорит. Ты даже свежей простыни никому не продашь.

Джон бросил на нее резкий взгляд. Ему было тринадцать, а Берни пятнадцать. Она была настоящей ирландкой Салливан со светлой кожей, волосами клубничного цвета, серо-голубыми глазами, а он истинным Дарганом — «черным ирландцем» с ошеломляюще темными волосами и чисто-синей радужкой.

Она улыбнулась красавчику-брату, хотела погладить по щеке, но в том возрасте это его возмутило бы. Если бы он только знал, что она видит. Берни всегда обожала Джона, понимала его. Была готова сказать брату, что у него прекрасное сердце, но, будучи старше, сдерживалась из лучших соображений. Вместо этого, кивнула в автобусное окно.

В конце Арч-стрит стояли, главным образом, жилые дома — небольшие отдельные и трехквартирные. Некогда в этом квартале города польских фабричных работников преобладали ирландцы. Теперь их сменили пуэрториканцы. Дома нуждались в покраске, козырьки над подъездами покосились. Берни знала, что некоторые из них принадлежат одному их соседу из числа «настоящих» американцев. Отец его когда-то владел домами ирландцев, а он теперь владеет домами латиноамериканцев.