У самого синего моря. Итальянский дневник - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Осис cтр.№ 27

Итальянцы климатозависимы более других. Обыкновенный серенький денек повергает их, бедных, в депрессию, а три дождливых дня подряд – это уже просто национальный траур. Солнце, понятно, не воспринимается как редкое и долгожданное счастье – это некая данность, на которую все честные итальянцы имеют право от рождения и очень обижаются, ежели их лишают этой привилегии хотя бы ненадолго. А вот ветер – это вполне персонаж, точнее, несколько персонажей, поскольку в здешних краях ветра дуют разные, и все обладают своим характером и именем. Мой любимый ветер называется трамонтана – это обжигающе холодный, быстрый и резкий ветер с гор, разгоняющий тучи и приносящий холода.

На вчерашнюю демонстрацию против новой реформы системы образования собралось так много народу, я думаю, не без помощи ветра по имени трамонтана. После недели, проведенной под сплошными потоками воды, за бесконечными разговорами о финансовом кризисе и конце прекрасной эпохи, было более чем естественно выйти на улицу и подставить лицо ветру и солнцу. Где-то внизу море тяжело толкало каменные парапеты набережной и выбивало витрины в прибрежных кафе и магазинчиках, а мы, налегая грудью на тугой и упругий воздух, гордо шагали под рвущимися по ветру красными флагами – такие вот флаги у профсоюза учителей – красные с желтой надписью. Колонну возглавляли школы, потом шли студенты, все это орало, пело и плясало, широко шагая по центру города из одного конца в другой. Петька, конечно, хотел дудеть в дудку и залезать на столбы только вместе со своими одноклассниками, поэтому я «студенческую часть» почти не видела. Может, оно и к лучшему. В нашей же части, кроме красных флагов, были маэстры (учительницы) с мегафонами, скандировавшие речовки, как-то: «Сегодня это коснулось нас, а завтра они доберутся до вас» или «Итальянцы, иностранцы, не стойте и не смотрите, в нашу колонну немедленно входите». Был маленький школьный оркестр – опять же дудки и барабаны, а через некоторое время к нам прибились румынские уличные музыканты, очень удачно вспомнившие «Катюшу» – песня о яблонях и грушах (только с совершенно другим текстом) является одной из программных песен Итальянской коммунистической партии, и под эту «Катюшу» мой родной сын вместе с другими итальянскими мальчишками радостно отплясывал под трепещущими на ветру красными флагами.

Весь этот тарарам был посвящен вполне благородной цели – протесту против реформы, суть которой можно свести к очень простым вещам: урезать вдвое бюджет всей образовательной системы, уволить треть школьных учителей и приписать нолик в платежке за обучение в университете. Даже полицейские, шедшие перед колонной демонстрантов, выражали своими спинами сочувствие и одобрение такому хорошему делу, да что говорить, даже я как-то втянулась, несмотря на весь абсурд красных флагов и «Катюши» с текстом про бури и громы, которые нам нипочем. Зато приятно шагать против ветра, под развевающимся знаменем, с чувством исполнения благородной миссии…

Жалко только, что совершенно зря. Ежели правительство всерьез решило содрать три шкуры с простых смертных, чтобы залатать свои финансовые дыры, ямы и пропасти, то сдерут спокойно и не поморщатся – это же очевидно. Сандро говорит, что мы, русские, фаталисты. Он, даже когда на даче электричество отключается, рвется пойти куда-нибудь попротестовать. Но вот и я наконец пошла протестовать и даже Петьку повела, раз уж так сложилась ситуация. Но какая-то у меня заноза осталась неприятная, даже не заноза, а послевкусие, как от перестоявшего вина: почему-то мне показалось, что все участники сегодняшнего действия слишком сами собой любовались. То есть я так и не поняла, каков был основной месседж городу и миру? Что мы – против? Или посмотрите, какие мы хорошие? И честные, и красивые, и веселые?

Надо было не полениться и в Рим поехать – там во время демонстрации дождь шел.

Есть у меня странная привязанность к писателям, не попавшим в разряд великих. Это не значит, что я не люблю великих. Я их как раз очень люблю, но любовь к ним, по-моему, подразумевает некую почтительную дистанцию. К величию Толстого мое самое искреннее и глубокое благоговение ничего не прибавит и не убавит. К бесконечно большому числу можно прибавлять или убавлять какие угодно величины – бесконечно большое останется бесконечно большим. С писателями, не попавшими в хрестоматии, совсем другое дело. Во-первых, как знать, не будет ли моя любовь сопоставима с их даром? Они мне – свой талант, я им – мое читательское восхищение, и вот уже готова иллюзия взаимности. Не то чтобы «брат Пушкин» или «дружище Ивлин Во», но на приятельские отношения ведь можно претендовать? Завораживающей мощи демиургов должно быть противопоставлено простенькое удовольствие похихикать в кулак вместе со старым приятелем. Чем ироничнее и умнее приятель, тем веселее хихикать. В какой-нибудь сумасшедший день, когда за утренней чашкой кофе пришлось прослушать подробный отчет о футбольном матче, в очереди в кассу – анализ экономического кризиса, а на детской площадке – детальный рассказ о том, кто и что будет готовить сегодня на ужин, нет ничего приятнее, чем открыть вечерком Ирвина Шоу или Сомерсета Моэма.

Так однажды, вечером тяжелого дня, я случайно наткнулась в записных книжках Моэма на один пассаж, показавшийся мне очень верным, хотя и не лестным для моего новоявленного, едва начавшегося развиваться здесь, за границей, патриотизма. Моэм удивлялся тому, что сама любовь к Родине у русских носит плохо ему понятный, очень расплывчатый характер, анализируя попутно свою собственную любовь к Англии. «Для меня, – пишет он, – много значат сами очертания Англии на карте, они вызывают в моей памяти множество впечатлений – белые скалы Дувра и изжелта-рыжее море, прелестные извилистые тропки на холмах Кента и Сассекса, собор Святого Павла, Темзу ниже Лондонского моста…» и так далее. «Допускаю, что Россия велика для сокровенных чувств, – заключает он, – и воображению не под силу охватить всю ее историю и культуру в едином порыве чувства». Насчет культуры и истории можно поспорить (вот она, прелесть авторов, оставляющих простор для полемики!), но как быть с географической картой, которая должна была бы вызывать множество впечатлений? Я, кажется, гордилась когда-то, что хорошо знаю русскую провинцию. Что-то вспоминала о поездках в Крым, жизни в Воронеже, путешествиях автостопом на музыкальные фестивали под открытым небом в Белгороде и Старом Осколе. Могла даже похвастаться тем, что жила целую неделю в деревне на самой границе с Украиной. Ну и что? А если взять и заштриховать, как в школе, контурную карту, обозначив места моей необъятной Родины, которые я видела своими глазами? Для начала надо будет как следует отточить карандаш, потому что вместо крупной штриховки придется рисовать тонюсенькие черточки. А Крым – единственное место, где можно было бы смело штриховать от души, на новых картах будет уже за пределами России. Сможем ли мы, не отговариваясь масштабом расстояний, ответить, почему мы так мало путешествуем по своей стране? Почему электрички из Москвы не выплескивают по субботам и воскресеньям потоки семей с детьми во Владимир, Орехово-Зуево или Павловский Посад? А куда я в Москве возила Петьку на выходные? На дачу к друзьям, на шашлыки, на детские утренники в «Пироги» и на джазовый бранч в «Би-2». Я брала его с собой в театр, водила в музеи, в зоопарк и так далее, но мне не приходило в голову повозить его по Золотому кольцу. Да и сама я, без Петьки, никогда по Золотому кольцу не ездила. В Петербург на каникулы – это понятно. А кроме Питера? Вот то-то и оно.