У самого синего моря. Итальянский дневник - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Осис cтр.№ 2

Ну вот, наше утро закончилось. Можем приниматься за дела. На всё про всё ушло минут двадцать, не больше. Но за это время мы уже получили три порции улыбок, хвостики ускользающих мелодий, барышни поверили в то, что они на самом деле красотки, мальчики всех возрастов, включая преклонный, успели обменяться мнениями об «Интере» и «Ювентусе» (на русский лучше не переводить, что они сказали) – и день полетел воздушным змеем. Летит? Сверкает? Так чего ж вам еще? Понятно, хорошо бы еще «альфа-ромео», ремонт в квартире и яхту. Пусть завтра вы все это разом не купите. Но послезавтра сможете рассказать об этом за стойкой бара его хозяину. Будет еще одна тема для обмена мнениями. Но переводить я это не буду! Да и зачем переводить-то? И так все понятно.

Всю жизнь я танцевала ритуальные танцы с разными подходящими и неподходящими мне партнерами. Один раз пойду, другой откажусь, в прошлый раз я была в джинсах, на следующий нужно провокационное платье – значит, надо срочно изобрести повод, чтобы такое платье надеть. Я ему уже два раза звонила сама, теперь надо ждать его звонка – хорошо, что теперь есть мобильные, а каково было ждать звонка у обычного домашнего телефона? Кто-нибудь еще помнит, как это было? В первый раз выйдя замуж, я как-то наивно надеялась сократить все эти танцы, но получилось все наоборот – вместо танцев началась акробатика, сальто-мортале и даже цирк с конями.

На днях Сандро, мечтательно улыбаясь, подробно рассказывал, как я была одета, когда мы с ним работали в Москве на фестивале. «Ты имеешь в виду, когда мы познакомились, Сашенька?» – «Ну да, когда познакомились, и потом, когда мы работали – сколько? Десять дней? Или больше? Я помню, у тебя был небесно-голубой пиджак – такой длинный, и светлые джинсы, и…» Сначала я вспомнила свой любимый голубой пиджак, а потом с ужасом осознала, что при встрече с мужчиной моей жизни я действительно десять дней подряд ходила в одном и том же. Только майки меняла. Наверное. Совершенно не помню.

Когда я пытаюсь реконструировать события, то что-то складывается, но складывается совсем не то, что я помню. А помню я только, с каким трудом отклеивала себя от постели по утрам после четырех или пяти часов сна и повторяла себе, что, когда закончится этот проект, потом будет еще всего один, самый простой, и все закончится, и можно будет выспаться, и хотя бы два-три дня ничего не делать. Помню все бесконечные перипетии с итальянским проектом: спектакль был огромный, очень сложный, театр, в котором этот спектакль должны были играть, – не просто театр, а Театр Российской армии – единственный театр в стране, который подчиняется не Министерству культуры, а Министерству обороны, где вместо директора – генерал, точнее, генерал и есть директор, а по многокилометровым коридорам бегают строем солдатики срочной службы. Помню, что я была насмерть простужена, разговаривала как слон, которому наступили на хобот, и кашляла, как Чехов в Ялте. Отлично помню всю русскую команду – про фестивальную работу в театре вообще стоило бы писать отдельно, это гораздо интереснее, чем актерские афоризмы и биографии, правда, для этого пришлось бы воскресить жанр соцреализма, где все «наши» либо хорошие, либо очень хорошие, все умеют, ничего не боятся и горой стоят за своих… А вот итальянцев не помню совершенно. Во-первых, их было сорок человек, а во-вторых, никто из итальянской труппы, кроме технического директора Сандро, не говорил по-английски. Я быстренько выучила по-итальянски «спасибо», «пожалуйста», «налево», «направо», «здравствуйте» и «до свидания» – так же, как выучивала на любом другом языке для любой другой театральной труппы, но они так и остались для меня плохо организованной толпой немтырей, устраивающих забастовки из-за отсутствия пива и вина на обед, скандалящих из-за туалетной бумаги и не понимающих, что график их работы вписан в график работы гигантской машины фестиваля, где параллельно идут восемь-десять спектаклей в разных театрах Москвы. Самое интересное, что всех их я теперь хорошо знаю, почти всех люблю – каждого по-своему, но соединить этих отдельных людей, которых я знаю и люблю, с теми, составлявшими галдящую и постоянно чего-то требующую толпу, решительно не могу.

К Сандро я кидалась за разъяснениями каждый раз после того, как переводчики мне передавали какое-нибудь новое, заведомо невыполнимое требование. Три дня у нас ушло на то, чтобы договориться, что все запросы будут поступать сразу к Сандро, а он уже будет передавать их мне. На четвертый день работы я наконец-то, с великодушного разрешения переводчиков, смогла добрать пару часов сна и приехать на площадку к десяти часам утра. Помню, с каким наслаждением в тот день я завтракала при солнечном свете, благословляя русских переводчиков и итальянского технического директора, – кто каждый день завтракает в потемках, меня поймет. Позавтракав не спеша, я приехала на площадку, обошла, как мороз-воевода, свои владения и только собралась забраться в какой-нибудь укромный уголок, чтобы закапать и запшикать себе в нос и в горло разные волшебные лекарства, которые позволяли мне говорить членораздельно, как эти самые великодушные переводчики напали на меня в темном коридоре, прижали к стенке и грозно спросили, сказала ли я Сашеньке – они с самого первого дня стали называть Сандро Сашенькой, – что у меня в наличии имеются сын и муж. «Какой буж? Кобу сказать? Вы это о чеб?» – прогундела я. «А ты скажи, скажи», – еще строже приказали переводчики и подтолкнули меня к Сандро, который как раз вывернул из-за угла, чтобы озадачить меня то ли арендой сварочного аппарата, то ли покупкой золотых рыбок. И дальше я опять ничего не помню, кроме работы, потому что на работе мы ни о чем не говорили, кроме работы! Вот я все время и думаю, нормальный я после этого человек или нет?

А самое обидное, что про него, про моего любимого и ненаглядного мужа теперешнего, я тоже ничего не помню. Как он на меня смотрел? (Нормально смотрел.) Как он был одет? (Нормально был одет.) Как он попросил мой номер телефона? (При такой работе еще бы у него не было моего номера телефона.) Как мы в первый раз остались вдвоем? А мы вообще оставались вдвоем? Что-то же я должна помнить? Как – р-раз, и разговор выворачивает совсем на другие рельсы, и сразу становится понятно, что теперь можно будет просыпаться и засыпать с улыбкой. Или, наоборот, становится страшно, потому что теперь на этого человека придется смотреть совсем другими глазами и контролировать каждую фразу… и вообще вносить коррективы в свое поведение. А вот этого-то «р-раз» и не было. Был просто хороший человек, очень профессиональный, очень внимательный, и все с ним было очень легко и просто. А больше я ничего не помню.

Хотя нет, не совсем так. Я помню, как трогательно Сандро гордился тем, что для послепремьерного банкета он привез с собой вторую пару штанов – нерабочих – и радостно мне эти штаны в день премьеры демонстрировал. А на этих выходных штанах (приготовленных специально для банкета) красовалось какое-то очень профессиональное пятно на колене. Я прямо видела, как эти штаны надевались на какую-нибудь другую премьеру, где за пятнадцать минут до спектакля надо было что-нибудь срочно переносить, сгружать или чинить, поддерживая коленом, а может, это было две или три премьеры назад, а штаны так и лежат в гастрольной сумке. Так оно скорее всего и было. Потому что штаны эти я теперь хорошо знаю. Пятно с них не выводится, что не мешает моему Сашеньке называть эти штаны «выходными». Штаны эти я, конечно, уже спрятала. Они лежат рядом с моим голубым пиджаком, который тоже давно превратился в линялую тряпочку.