Победа Элинор - читать онлайн книгу. Автор: Мэри Элизабет Брэддон cтр.№ 63

— Как могут люди поступать так низко из-за денег! — вскричала Элинор во внезапном порыве негодования.

Монктон посмотрел па нее с восторгом: лицо ее горело ярким румянцем от силы и глубины чувства, наполнявшего ее душу.

Она думала о своем отце и о деньгах, выигранных у него в ту ночь, когда он лишил себя жизни.

«Нет, — думал Монктон. — У нее не может быть продажная душа. Такое прелестное существо, с такой впечатлительной душою, никогда не может быть виновно в преднамеренной низости. Что может быть подлее того, когда женщина выходит за человека нелюбимого ею, из-за одного только расчета, обманывая его притворною любовью и тем доставляя себе более выгодное положение в свете? Но если сердце ее принадлежит мне во всей своей непомраченной ясности, то я должен быть доволен, хотя это девственно-невиниое сердце и может казаться холодным; впрочем, она, конечно, полюбит меня со временем. Она приобретет ко мне доверие, научится сочувствовать мне».

Подобными доводами Монктон старался успокоиться и по временам успевал в этом.

Рассеяние Элинор он принимал за врожденное ей свойство, а задумчивость молодой женщины — за непривычку к новому положению. Утром 1 октября Джильберт Монктон заметил некоторую перемену в обращении Элинор, и в это утро демон снова занял свое место на его плече.

Мистрис Монктон не была более серьезна и равнодушна. Лихорадочное нетерпение, внезапное оживление воодушевляли ее.

— Примечаешь ли, — шептал неотвязчивый дух, пока Элинор сидела против мужа в одном из отделений экстренного поезда, который мчал их в Лондон, на пути в Беркшир — примечаешь ли ты живой румянец на щеках твоей жены и блеск ее глаз? Ты ведь видел, как она намедни побледнела при имени Ланцелота Дэррелля и, верно, помнишь, что говорила тебе мать этого молодого человека. Разве ты не сумеешь сделать такой простой выкладки логического исчисления? Можешь ты сложить два да два, я надеюсь. Жене твоей до смерти прискучили и Йоркшир, и море, и песчаный берег, и ты сам. Сегодня она в блестящем расположении духа; ничего не может быть легче, как пояснить причину подобной перемены: она рада возвратиться в Беркшир, а рада она потому, что увидит Ланцелота Дэррелля. Покрыв лицо батистовым платком, Монктон исподтишка наблюдал за женой через искусно сложенные ею складки и наслаждался подобной беседой с коварным демоном, который не оставлял его.

Элинор Монктон показалась очень странной ее новая жизнь в Толльдэльском Приорате. Чопорная важность старого дома ложилась тяжелым гнетом на ее душу. Она более привыкла к свободе — несколько цыганского образа жизни, без всяких условных стеснений, и ее новое счастье сначала, казалось, более удивляло ее, чем приносило ей наслаждение. Благовоспитанные слуги, которые окружали ее в почтительном безмолвии, сознавая ее своею хозяйкою и стараясь наперебой угождать ей, резко отличались от содержательниц меблированных комнат, в которых она живала со своим отцом, или от добродушного башмачника в Пиластрах.

В Гэзльуде она сама находилась в зависимости, и те, которые оказывали ей услуги, исполняли это с откровенными улыбками и бесцеремонным приветствием. Но хозяйке Толльдэля надо было в некоторой степени поддержать свое достоинство, и ей пришлось учиться новым обязанностям в ее новом положении.

Сначала эти обязанности показались очень тяжелыми впечатлительной женщине, с врожденным презрением ко всякого рода этикету и стереотипному принятому ходу вещей. В особенности же они ей были стеснительны потому, что Джильберт Монктон требовал от своей молодой жены тщательного соблюдения всех своих новых прав и был склонен строго взыскивать за всякое упущение, могущее унизить ее достоинство. Он как будто ревновал ее к ее девической необдуманности в действиях, считая это явным доказательством того, что она жалеет о свободе своего прежнего образа жизни. Вообще Монктон был склонен к ревности. Эти слова показывают, какие муки и он изобрел для себя. Он ревновал свою молодую жену ко всему и ко всем, что ее касалось.

Таким образом Джильберт Монктон начал свою супружескую жизнь; таким образом он сам положил основание разрыву между собой и женщиной, которую боготворил. Когда же недоверие и недоразумение легло мрачной и непроходимой бездной между этим слабым человеком и тою, которую он любил более всего на свете, он только бросился на край зияющей пучины и предался отчаянию. Мы не без основания называем Джильберта Монктона человеком слабым. Во всех обыкновенных делах жизни и во всех исключительных, которые ему встречались на пути его профессии, ясность и сила ума нотариуса не могли быть превзойдены никем из его собратьев по профессии. Раз составив себе мнение, он был тверд, решителен, верен своему убеждению и непреклонен. Ему вверялись, безусловно, те, которые обращались к нему. Но в своей любви к жене он был слабее и нерешительнее всякого двадцатилетнего юноши в минуту отчаяния. Однажды в своей жизни он обманулся в женщине, которую любил, как теперь любил Элинор. Он не мог забыть этого разочарования. Тень, наброшенную на его жизнь, не мог бы рассеять никакой солнечный свет доверия и любви. Раз он уже был обманут, стало быть, обманут и в другой раз. Вред, наносимый вероломством женщины, оставляет продолжительный, иногда неизгладимый след. Тогда как сочувствующие друзья радуются тому, что постепенно заживает поверхность язвы, рана гноится глубоко под наружным рубцом и внутренний яд, распространяясь далее и далее, приобретает со временем только более силы. Тайное горе, поразившее молодость Джильберта Монктона, отняло у него веру в искренность и чистоту души каждой женщины. Он наблюдал за своей женой, как прежде за своей питомицей, следя за каждым ее движением подозрительным взором, исполненным опасений, даже и тогда, как восхищался ею всего более. Он считал ее в некоторой мере причудливым, своевольным существом, ежеминутно способным обратиться против него и обмануть его.

Долго боролся он против любви к прекрасной компаньонке своей питомицы. Он старался закрыть свою душу от всякого сознания ее очарований, он старался в нее не верить. Если бы она оставалась в Гэзльуде, эта внутренняя борьба в его душе могла бы продолжаться еще много лет, но внезапный отъезд молодой девушки заставил нотариуса забыть свою осторожность; увлеченный чувством, он выдал свою тайну, так искусно скрываемую, и во второй раз в своей жизни рисковал своим счастьем на шатком основании правдивости женщины.

«Могу ли я знать ее более, чем знал Маргарету Рэвеншо, — думал он иногда? — Могу ли я доверяться ей только потому, что она мне смотрит прямо в лицо взором ясным, как небо над моей головой? По большей части какая-нибудь наружная примета дает возможность разгадать характер мужчины, как бы он ни был искусен в лицемерии, но женщина — красота ее собьет с толку любого физиономиста. Мы доверяемся женщинам, мы веруем в женщин на основании собственного восторга». «Она не может быть порочна с таким прелестным греческим носиком, — говорим мы. Рогик такой изящной красоты не может произносить неправды».

Если бы молодая жена Джильберта Монктона казалась счастливою в своем новом доме, он принял бы это за благоприятное предзнаменование и блеск ее веселости, конечно, отразился бы на нем светлым сиянием; он видел ясно, что Элинор не была счастлива день и ночь, он терзал себя тщетными усилиями открыть причину ее изменчивого расположения духа, внезапных припадков рассеяния, задумчивого и продолжительного молчания.