Срок за любовь - читать онлайн книгу. Автор: Кирилл Казанцев cтр.№ 30

– Аллах накормит – он всемогущ и всемилостив.

Бекбулатов достал из-за пояса пистолет и выстрелил ему в коленную чашечку. Мужчина рухнул на землю и скорчился, крича от боли и держась за раненую ногу.

– В следующий раз стрелять буду в голову. Уберите его, – хладнокровно приказал Расул и направился обратно в дом.

* * *

Последние дни Марина жила в хозяйской части дома. Доктор сказал, что ей для скорого выздоровления нужны свежий воздух и усиленное питание. Местная кухня была девушке не близка – слишком много мяса и жира. Но вот кофе с восточными сладостями оценила по достоинству. За ней приглядывала старая тетка Расула. Впрочем, «приглядывала» – не совсем точное выражение. Женщина глаз с Марины не спускала, но и не ограничивала ее в передвижениях в пределах одного крыла особняка. Книг в доме не было, и от нечего делать молодая женщина заинтересовалась рецептами местных блюд, наблюдая за работой кухарок. Сама она была еще слишком слаба, чтобы помогать. Как-то, глядя, как проворно и ловко одна из дальних родственниц Расула раскатывает тончайший местный пирог «чуду», Марина содрогнулась от ужаса. Кто-то настолько коряво и бестолково пытался сыграть «Сулико», что в конце концов молодая женщина не выдержала и спросила:

– А что, тут есть пианино?

– Да, купил Расул игрушку на наши бедные головы. Девочка сиротой осталась, а у нас сирот не бросают – как-никак родная кровь. Плакала дни напролет. Расул сказал: проси, что хочешь. Она и попросила… Пианину эту. Расул – человек слова, купил. – Женщина с осуждающим видом закивала. – Теперь нам хоть из дому беги от этого шайтанского наваждения.

– О каком шайтанском наваждении речь, дамы? Неужели на кухне вычислили, кто поджег гараж и спалил мою оранжерею? Браво, браво. – Бекбулатов стоял в проеме двери и недобрым взглядом обводил собравшихся. – Ну, поделитесь со мной своими соображениями. Особенно ты.

Марине под взглядом его темных суровых глаз захотелось сжаться и забиться в угол. Расул тем временем неумолимо продолжал:

– Учти – я из-за тебя в большие расходы влез. Ты теперь отрабатывать должна день и ночь. Даже не знаю, какую цену купцам за тебя назначить – «товар» порченный, а себестоимость – о-го-го. Может, тебя всю шрамами покрыть – тогда бы и цена была другая, для любителей? Или сказать, что выносливая, как лошадь, чтобы вдвое больше клиентов за ночь обслуживать могла и днем не прохлаждалась? О-о-о… Я представляю себе эту картину. Уже через год ты отобьешь мне сожженную машину. А через два – будешь заманивать клиентов в стамбульском порту, обслуживая их за недоеденный гамбургер.

Расул откинул голову и картинно рассмеялся. Марина сжала пальцы так, что побелели костяшки, но смолчала. В глазах стояли слезы. В наступившей тишине внезапно особенно уродливо и фальшиво прозвучала мелодия «Сулико».

– А можно, я прямо сейчас отрабатывать начну? – робко попросила девушка.

– Как?

– У вас там, я слышу, пианино стоит. И девочка, ваша родственница… ей учитель нужен. Я могу научить ее играть. Честно.

Расул посмотрел на Марину так, будто с ним внезапно заговорил тостер или казан с пловом. Потом что-то прикинул в уме и кивнул.

– Ну пошли – покажешь.

Они поднялись в комнату, где, в отличие от остальных помещений особняка, ковры не покрывали каждый клочок свободного пространства. Собственно, тут ничего, кроме пианино и двух стульев, не было. Марина отметила про себя это как плюс – акустика лучше. Девочка-подросток, худенькая, угловатая и глазастая, проворно выскочила из-за инструмента и испуганно посмотрела на гостей.

– Играй давай что умеешь.

Расул по-хозяйски развалился на свободном стуле. Марина села, прикрыла глаза и расслабленно положила руки на клавиши. Это был проверенный годами безотказный метод концентрации – в такие мгновения казалось, что кроме нее и инструмента ничего в мире не существует. Глубоко вздохнула и начала играть шопеновский ноктюрн ми-минор. Он не требовал большой физической силы или беглости – и в то же время позволял размять пальцы перед исполнением технически более сложных произведений. Молодая женщина играла, не открывая глаз и целиком отдаваясь музыке. Казалось, она качается на широких темных волнах, и эти волны уносят ее от всех проблем, унижений и тревог. И только когда истаяла последняя щемящая терция, Марина открыла глаза и как будто проснулась. Девочка смотрела на нее с немым обожанием, в ее глазах стояли слезы восторга. Расул смерил обеих скептическим взглядом и заявил:

– Так любой дурак может. А вот лезгинку, к примеру, слабо?

Марина почувствовала, как заливается краской стыда и низко опускает голову – в последний раз она исполняла этот танец в день смерти брата Расула. Как она тогда играла, слегка пьяная и возбужденная вниманием местного воротилы! Казалось, искры летели из-под пальцев. Как Сулейман танцевал – будто летал по залу. Как рядом топтались коллеги, пытаясь ему подражать, и как печально смотрел на нее Клим, спрашивая, почему она до сих пор не дома. Ей хотелось биться головой о деревянную стенку этого хорошо настроенного пианино с вопросом «Почему она до сих пор не дома?!». Вместо этого молодая женщина упрямо закусила губу и ударила по клавишам, выбивая знакомую залихватскую мелодию. Она вложила в это исполнение все свое отчаяние, всю безнадежность и ярость от того, что ничего изменить нельзя. Всю злость на саму себя – казалось, она хочет размозжить пальцы о черно-белые зубы инструмента. Но – чудо! Вырвав последний аккорд из фортепиано, девушка изумленно застыла. Расул уже не сидел вразвалку, он стоял, подобравшись, как опасный хищник, и пожирал ее блестящими от возбуждения глазами.

– Еще давай!

Комар ехал на такси по окраине Дербента, сверяя название улицы и номер дома с адресом, записанным на клочке бумаги. Адрес он получил от местных блатных. Где-то здесь должен был жить старый и всеми уважаемый вор в законе. Себя он скромно называет Федорычем. Хоть от активного участия в воровской жизни он давно отошел, но, несмотря на это, был в курсе всего, что происходит, у него постоянно спрашивали совета в спорных вопросах и почитали за честь видеть на семейных праздниках и воровских сходках.

Свою криминальную карьеру Федорыч начал еще в школе, классе в пятом. Родители у него были обычными работягами, жили в небольшом украинском городке. Отец всю жизнь работал фрезеровщиком на заводе. Мать – нянечкой в детском саду. Денег постоянно не хватало. А если и появлялась лишняя копейка, то отец мигом пропивал ее во дворе дома с соседями-собутыльниками. Сначала Федорыч крал шапки у одноклассников и по дешевке продавал на рынке скупщикам краденого. Тогда его еще звали просто Витя. Пацаны за это Витю часто били, но он снова брался за свое. Закончилось все тем, что в школу с плановой проверкой приехал инспектор. Пошел в туалет облегчиться и попал в поле зрения Вити, который в это время, как обычно, прогуливал уроки. В результате поднялась шумиха. Учителя сразу вычислили вора. Витю поставили на учет в милиции. Пьяный отец так отлупил ремнем своего непутевого сына, что заднее место болело целую неделю. Сделав из этого свои выводы, Витя перестал красть в школе и переключился на прохожих. Вечерами он срывал с людей шапки и, пока те звали милицию, скрывался в дворах. В итоге в девятом классе Витя попал в колонию для несовершеннолетних.