Глаза Фрая вспыхнули яростью.
— Вот только не надо называть меня глупым!
Это были первые слова, которые Ева услышала от него с момента ареста. И тотчас поняла, где его самое уязвимое место.
— Я не назвала, я спросила. Если ты будешь упорствовать и дальше, пока Александер будет вешать на тебя всех собак, то ответ на мой вопрос положительный. Я знаю, что он нанял тебя. Знаю, что он тебе платил. Знаю, что он тебе приказывал. Так докажи мне, что ты не глуп. Докажи, что ты не собираешься спокойно сидеть, пока он старается вывалять тебя в дерьме.
Ева подалась вперед.
— Какое он имеет право делать из тебя козла отпущения? Это он, а не я, считает, что ты глуп, и при этом мы оба знаем, что именно он отдавал тебе распоряжения. Ты всего лишь делал порученное тебе дело. Ты всего лишь выполнял его приказы.
— Он сказал, мол, схвати эту бабу, вытяни из нее, что она знает и что успела сделать. Забери у нее документы и сделай так, чтобы она больше не вякала. Избавься от нее. Я лишь решал, как это сделать.
— Понятно, — бесстрастно произнесла Ева и снова откинулась на спинку стула. — В общем, ты решал за себя. Сколько же он заплатил тебе за то, чтобы схватить ее, допросить и убить?
— Двадцать пять тысяч налом, — сказал я ему. — Он, как обычно, попытался скостить сумму. Но я ему снова: — Двадцать пять кусков налом. — Я же не дурак.
— Это точно. — А про себя подумала: идиот. — Как обычно? То есть он и раньше прибегал к твоим услугам, если хотел от кого-то избавиться?
Фрай промолчал, и Ева понимающе кивнула.
— Тут прослеживается закономерность. Правда, закономерность Александера. Пусть кто-то сделает за него грязную работу, причем за гроши. А сам он здесь ни при чем, он же умный.
— Он платил мне за то, чтобы я их попугал. Например, избил или сломал руку.
— То есть в случае с Мартой Дикенсон, Александер впервые нанял тебя именно для убийства?
— Это стоит дороже. В два раза дороже, сказал я ему. Затем я взял ее вещи, ее пальто. Хорошее такое пальто. Чтобы все подумали, будто это ограбление. Вам бы ни за что не узнать, что там было на самом деле, если бы не этот засранец Мило.
— Да, ты постарался, чтобы все приняли это за ограбление. Весьма дальновидно с твоей стороны. А вот Александер дурак. Он велел тебе это сделать в том месте, которое напрямую связано с ним самим. Здесь ты ни при чем, это не твоя вина. А как с Парзарри? Какая договоренность была насчет него?
— Он…
— Кто — он?
— Александер, кто же еще. Он сказал, мол, бухгалтера нужно пустить в расход. Слишком много знает. Александер тогда сказал мне так: «Выясни, проболтался он или нет, и избавься от него». Я ему в ответ: «Это будет дороже. Он как-никак мужик. С мужиком сложнее, чем с бабой. Так что это дело стоит других денег».
Ева кивнула, как будто воздавая должное его деловой хватке.
— Все верно. Ты делаешь работу, ты называешь цену. И сколько же?
— Тридцать тысяч. Он, конечно, ни в какую. Но и я стою на своем. Тридцать кусков, и ни центом меньше. В общем, пришлось ему раскошелиться. Ведь мне еще нужно было придумать, как пробраться в эту гребаную «Скорую» и все такое прочее. И тогда я сказал ему, мол, гони ко мне Мило. А это дополнительное бабло. Но куда деваться. Заплатил. Сказал: «Главное — результат», все остальное — на мое усмотрение.
— С Ингерсолом была та же история?
— Он смотрел на меня как на дерьмо. Звал меня Буббой. Я ему не Бубба! — заявил Фрай, и его щеки вспыхнули злобным румянцем. — Я не работал на него, он же вел себя так, как будто я у него мальчик на побегушках. Александер сказал, что от него тоже нужно избавиться. Я потребовал с него тридцатник, хотя сделал бы и за меньшее. Потому что у меня давно чесались руки. Ингерсол насмехался надо мной, смотрел на меня сверху вниз, как на дурака. Я не дурак.
— То есть Стерлинг Александер нанял тебя, заплатив двадцать пять тысяч за убийство Марты Дикенсон, тридцать — за убийство Парзарри и тридцать — за Ингерсола. Так?
— Я же вам сказал. Он говорил — избавься, я называл цену.
— Понятно. А зачем тебе понадобилось нападать на меня и на мою помощницу?
— Александеру не нравилось, что вы водите носом, что задаете вопросы. Сказал, что вы с вашей помощницей — две любопытные сучки. Особенно вы, потому что замужем за богатым парнем и теперь считаете, будто вы ему ровня. Он сказал мне: «Убери их обеих, и главное, побыстрее». Я ему: «Это копы. Так что гони шестьдесят тысяч. Тут продешевить нельзя». Он мне: «Пятьдесят». Пятьдесят так пятьдесят, тоже хорошие деньги. Но вы почему-то не упали. Хотя должны были. Зато мне скорости не занимать. Я всегда бегал быстро.
Ева не стала поднимать тему мальчонки, которым он бросил в нее. Как-нибудь в другой раз.
— Ты промазал.
— Он сказал, мол, гони деньги назад, а я ему: «Я же еще не закончил». Мне не понравилось, как он тогда посмотрел на меня. Такой в два счета пришлет кого-нибудь по мою душу, подумал я. Или же меня кто-то тогда углядел и теперь настучит на меня. В общем, нужно делать ноги. Как ни хороша моя хаза, а придется ее менять. Да и дело закончить тоже нужно. Раз начал, доводи до конца, тем более что деньги уже в кармане.
— То есть ты, Фрай, собирался убить меня и мою напарницу?
— Должен был. Это все Мило. Выболтал, гаденыш, все, что знал.
— Неправда. Я догадалась сама. Ведь я умнее тебя. И я не трушу. Ты устроил засаду на безоружную женщину, задушил, привязав к каталке, больного мужчину и молотком убил другого, предварительно оглушив его шокером. Ты стрелял мне в спину. Ты — трус, ты — убийца! Твоя песенка спета!
Фрай попытался подняться и даже схватить ее, но цепи не позволили ему это сделать.
— Я убью тебя! Я выйду на волю и убью тебя, сука!
— Не будет ни того, ни другого. Но ты можешь хотя бы порадоваться тому, что так же, как и ты, Александер проведет остаток своих дней за решеткой. Третьим в вашей теплой компании будет Мило. Кстати, всем его подручным — всем, кто по его поручению обманывал, проворачивал финансовые аферы, грабил других, — тоже светят тюремные сроки. Так что ты будешь там не один.
С этими словами Ева поднялась с места.
— Допрос окончен. Уведите подследственного, — сказала она, обращаясь к двери, и вышла вон.
В комнату вошли четыре дюжих копа. Ева направилась к себе в кабинет. Каково же было ее удивление, когда она увидела сидящего на скамье у стенки Поупа. Заметив ее, он поднялся на ноги.
— Лейтенант, я…
— Что вы здесь делаете?
— Мне сказали, что Стерлинг… Его адвокат сообщил, что он отказывается меня видеть.
— Зачем вы хотите его видеть?
— Но ведь он мой брат. Что бы он ни сделал, он — мой брат.