Час спустя собравшиеся переместились из выставочного зала в дом Джейн. Ветер усиливался, начинал накрапывать дождик. Клара расположилась в центре гостиной, как могла бы расположиться Джейн, чтобы видеть реакцию всех, кто входит.
Часто раздавалось «Боже мой», или «Черт возьми», или «Tabarouette». А также, словно эхом, разносилось «Tabarnouche» и «Tabarnacle». Гостиная Джейн превратилась в святилище для разноязычной брани. Клара чувствовала себя в своей тарелке. Держа в одной руке стакан с пивом, а в другой – горсть орешков кешью, она смотрела на прибывающих гостей, которые от удивления разевали рты. Бульшая часть стен внизу была очищена, и перед зрителями разворачивалась география и история Трех Сосен. Пантеры и рыси, давно исчезнувшие, мальчики, отправляющиеся на Первую мировую войну, а оттуда прямо на скромное витражное стекло Святого Томаса, установленное в честь погибших. Рядом с Уильямсбургским полицейским отделением расположились плантации конопли, в окне сидел довольный кот и смотрел на эти густые заросли.
Клара, конечно, первым делом нашла себя. Ее лицо высовывалось из старых садовых роз, а Питер стоял на четвереньках за благородной статуей Бена в шортах, установленной на газоне перед домом матери. Питер был в одеянии Робин Гуда, в руках держал лук и стрелы, а Бен стоял отважный и сильный, устремив взгляд в сторону дома. Клара внимательно обследовала роспись – не обнаружатся ли змеи, выползающие из старого дома Хадли, но ничего не нашла.
Дом быстро наполнялся смехом, визгами и воплями узнавания. А иногда человек разражался слезами, причину которых и сам не мог объяснить. Гамаш и Бовуар ходили по комнате, смотрели, слушали.
– Меня привлекает очарование этих образов, – сказала Мирна Кларе. – Даже смерти, несчастные случаи, похороны, неурожаи – даже в них есть какая-то жизнь. Она сделала их естественными.
– Эй, – окликнула Клара Бена, и он тут же поспешил к ней. – Посмотри на себя. – Она показала на изображение.
– Очень смелый. – Он улыбнулся. – Словно из скалы высечен.
Гамаш посмотрел на изображение Бена: сильный мужчина, но смотрит в сторону родительского дома. Не в первый раз ему пришло в голову, что смерть Тиммер Хадли случилась очень вовремя для ее сына. Он наконец-то смог выйти из ее тени. Но любопытно, что в тени-то как раз оказывался Питер. В тени Бена. Гамаш спрашивал себя, что бы это могло значить. Он начинал понимать, что дом Джейн был ключом ко всему местному сообществу. Джейн Нил была очень наблюдательной женщиной.
В этот момент появилась Элиз Джейкоб и, войдя, кивнула Гамашу:
– Ой-ой, ну и погодка… – Но тут ее взгляд привлекла стена за его спиной.
Потом она развернулась и стала рассматривать противоположную стену.
– Господь милостивый, – сказала эта привлекательная, холеная женщина, махая Гамашу и всем остальным так, словно она первая увидела эту настенную живопись.
Гамаш просто улыбнулся; он смотрел на нее и ждал, когда она придет в себя.
– Вы привезли? – спросил он, хотя и не был уверен, что она в состоянии слушать.
– C’est brillant, – прошептала она. – Formidable. Magnifique
[58]
. Черт меня побери!
Гамаш был человеком терпеливым, он дал ей несколько минут, чтобы оглядеть комнату. И к тому же у него появилась какая-то гордость за этот дом, словно он был причастен к его созданию.
– Это, конечно же, гениально, – сказала Элиз. – Перед тем как выйти на пенсию и обосноваться здесь, я работала хранителем в Музее изящных искусств в Оттаве.
И снова Гамаш удивился людям, которые выбрали себе жилье в этих краях. Может быть, Маргарет Этвуд стала мусорщиком? А премьер-министр Малруни сменил профессию и стал почтальоном?
[59]
На поверку все оказывались не теми, кем выглядели. Никто не умещался в отведенных для них рамках. А для одного человека в этой комнате и вовсе не хватало никаких рамок.
– Кто бы мог подумать, что это все написала та самая женщина, из-под чьей кисти вышел «Ярмарочный день»? – продолжала Элиз. – Я думаю, у нас у всех бывают плохие дни. И все же она могла бы выбрать что-нибудь получше для представления жюри.
– У нее больше ничего не было, – сказал Гамаш. – По крайней мере, это единственное, что у нее имелось не на строительных материалах.
– Это странно.
– По меньшей мере, – согласился Гамаш. – Так вы принесли, что я просил?
– Да, оставила в прихожей.
Минуту спустя Гамаш установил «Ярмарочный день» на пюпитр в центре комнаты. Теперь все художественное наследство Джейн было здесь.
Он стоял не двигаясь и смотрел. Гости пили вино, узнавали все больше и больше людей и событий на стенах, а потому в комнате становилось все шумнее. Лишь Клара вела себя как-то необычно. Гамаш наблюдал, как она подошла к «Ярмарочному дню», потом отступила к стене. Опять подошла к «Ярмарочному дню» – и снова к тому же месту у стены. Опять к пюпитру, но на этот раз целеустремленно. Потом она чуть ли не бегом бросилась к стене и надолго замерла там. И наконец очень медленно, словно забывшись в мыслях, вернулась к «Ярмарочному дню».
– Что вы увидели? – спросил Гамаш, подойдя к ней.
– Это не Йоланда, – сказала Клара, показывая на светловолосую женщину рядом с Питером.
– Почему вы так думаете?
– Вот смотрите. – Клара показала на стену, которую разглядывала. – Вот Йоланда, написанная рукой Джейн. Черты сходства есть, но их не много.
Гамашу нужно было убедиться в этом самому, хотя он и не сомневался в правоте Клары. Да, единственное, в чем она ошибалась, так это в том, что тут были какие-то общие черты. Насколько он мог судить, их не было вообще. Йоланда на стене, пусть и изображенная ребенком, была точно Йоландой. Не только физически, но и эмоционально. Она излучала презрение, корысть и что-то еще. Коварство. Все это было у фигуры на стене. И еще убогость. На картине же стоящая на трибуне женщина была простой блондинкой.
– Тогда кто она? – спросил он, вернувшись к Кларе.
– Не знаю. Но я уверена в одном. Вы заметили, что Джейн не выдумала ни одного лица? Все, кто на этих стенах, – люди, которых она знала, люди из деревни.
– Или приезжие, – сказал Гамаш.
– Вообще-то, – сказала Рут, присоединяясь к их разговору, – здесь нет приезжих. Люди, которые уехали, но приезжают погостить, – да, такие бывают, но они считаются местными. Она знала всех, кого изобразила на этих стенах.
– И на «Ярмарочном дне» тоже все, кого она знала, кроме этой. – Клара ткнула орешком в светловолосую женщину. – Она посторонняя. Но это еще не все. Я все спрашивала себя, что не так в «Ярмарочном дне». Это явно работа Джейн, но в то же время и не ее. Если это ее первая работа, то я бы сказала, что она не нашла своего стиля. Но ведь это ее последняя работа. – Клара вгляделась в картину. – Здесь все сильное, уверенное, целеустремленное. Но в целом картина не работает.