Жена моего любовника - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Ульянина cтр.№ 6

— Примешь меня, Катрин, в команду по водному поло?

Ванная в моей квартире не самая просторная, в ней одной-то тесно, поэтому мы раздевались, соприкасаясь то боками, то спинами, как два медведя из песенки «Где-то на белом свете, там, где всегда мороз», только терлись не о земную ось, а друг о друга. Впрочем, может быть, земная ось пролегает именно там, где соприкасаются мужчина и женщина?.. Закидав одеждой стиральную машину и свободный пятачок пола, обнялись, и все наши недомолвки и разногласия исчезли, растворились подобно кристалликам соли в воде. У маленькой ванны есть большое преимущество — сидеть в ней можно, лишь обнявшись, скрестив согнутые в коленях ноги… Серенький бережно намыливал меня мягкой губкой, пропитанной гелем, и поливал из душа, стараясь не замочить волосы, — однозначно из него получился бы замечательный отец: ласковый, заботливый. Я совсем разнежилась и капризно пискнула, когда пена попала на расцарапанную щеку, а он всячески жалел, дул на боевую рану, приговаривая: «У кошки боли, у собаки боли, а у Катринки заживи».

Как-то незаметно мы начали целоваться. Казалось, время покатилось вспять, будто волшебное наливное яблочко по тарелочке, и вернуло нас в греческий август. Мне, закрывшей глаза, хлюпанье теплой соленой воды напомнило морской берег, к тому же хмель гулял в голове точно так же, как тогда. И, как тогда, Сережа устроил мои ступни на своих плечах, провел губами по щиколотке…

— О-о-о, — простонала я.

— Дур-ра! Дур-р-р!!! — заорал Азиз в самый неподходящий момент. Его очумелый крик был не менее неожиданным, чем выстрелы. Разве что менее опасным.

Серенький сбросил мои ноги и недовольно поморщился:

— Чего ему опять не хватает?!

— Свободы… Ему летать охота, а клетка заперта.

— Ничего, перебьется с полетами. Тоже мне летчик нашелся!

— Дур-ра. — Попугай вкрадчиво, но настойчиво дал понять, что не успокоится, будет качать права до победного финала.

— На фиг ты вообще его завела?

— Я не заводила!.. Я хотела ребенка, а муж привез из Индии попугая и сказал: «Нянчись, воспитывай на здоровье».

— Дур-ра, атас! — Гнев Азиза нарастал — воспроизведя все известные ему русские слова, он принялся ругаться на непонятном языке — то ли на хинди, то ли на урду.

— Так у тебя не только попугай, но и муж придурок, — заключил Серега. — Кстати, где он? Не припрется ненароком?

— Не должен. Мы с Валеркой еще в позапрошлом году развелись, а пока квартиру разменивали, окончательно переругались…

Я нехотя вылезла из воды и накинула на мокрое тело махровый халат. Если Азиза не выпустить, всех соседей перебудит. Отодвинула задвижку на дверце клетки и посторонилась, чтобы своенравный пернатый не сшиб ненароком: он всегда слишком бурно вырывается из заточения, летит не разбирая пути. Вот и сейчас резко взлетел вверх и, стукнувшись о потолок, столь же резко спланировал вниз, на спинку кресла. Сам не знал, чего хотел. И я ощущала себя примерно так же.

Волков не долго мокнул в одиночку, появился из ванной в полотенце, обернутом вокруг бедер, и опять покатил бочку на моего питомца:

— Избаловала ты рябчика, Катрин.

— Ошибаешься, Серж, этот рябчик по натуре строптивый, а натуру не переделаешь. Я обязана создавать ему условия… Не забывай, он же из Индии и не виноват, что его сюда привезли.

— Ага, загадочная индийская душа!.. Да сдай ты его в зоопарк к такой-то матери. — Не знаю, кто придумал к святому слову «мать» добавлять нецензурное прилагательное? По-моему, звучит возмутительно. А Серый считал иначе и по поводу выражений, и по поводу содержания редких птиц в домашних условиях: — Но лично я бы даже насчет зоопарка напрягаться не стал. Открыл бы форточку и вышвырнул его вон. Нет попугая — нет проблемы!.. Ты как, Катрин?

— Что «как»?

— Как смотришь на мое предложение? Готова попку вышвырнуть, а меня взять?

— Сережа, не ожидала от тебя таких живодерских наклонностей, — мямлила я, имитируя укоризну, и отводила глаза, чтобы не натыкаться на божественный, мускулистый торс Волкова. — Как же можно в форточку? Азиз — существо нежное, теплолюбивое…

Я пятилась от гостя, борясь с искушением, а он крался навстречу, игриво воркуя:

— Ах, ах, ах, нам птичку жалко. Чем же это я хуже птички?

— Ты не хуже, но… — Какое там хуже? Несравнимо лучше! Однозначно за прошедшие годы возмужавший Серега стал еще притягательнее.

— Так лети же ко мне, моя перепелочка, моя Катринка-картинка…

Он сбросил набедренную повязку и, ухватив кончик пояса моего банного халата, потянул его на себя, развязывая. Просунул руку под полу и стал медленно поглаживать ягодицу. Его пальцы неотвратимо приближались к лону, главный мускул взорлил, налившись силой, и я затрепетала, изнывая от желания…

Впоследствии, анализируя тот поворотный момент наших отношений, точнее, моего наступления на те же грабли, я нашла себе оправдание: одиночество делает женщину слабой, уязвимой. Это в долгом замужестве монотонное исполнение супружеских обязанностей успевает опостылеть, как черствый хлеб повседневности, как наискучнейшая обыденность. Для меня же мужские ласки сделались чем-то недоступным, как, например, шоколад или пирожное с взбитыми сливками для растолстевшего сладкоежки, которого посадили на диету. Он не настолько голоден, чтобы есть что попало — заниматься сексом с первыми встречными, к тому же уверен, что получит удовольствие именно от шоколада и сливок. Вот и я решила стать эпикурейкой, убедившись, что способна получать наслаждение только от близости с Серегой. Истомившаяся по деликатесам плоть швырнула меня на его грудь, мы слились в поцелуе — обжигающе крепком, как «Метакса», и страсть вихревым потоком поволокла нас далеко-далеко, куда-то туда, где кончается разум, а вместе с ним стыд и честь. Барахталась подобно бумажному кораблику во власти бурлящего весеннего ручья, подкидываемая то вверх, то вниз, пока не достигла потери сознания…

Открыв глаза, увидела над собой его волглый от испарины, слегка раздвоенный подбородок. Он выгнул шею, качнувшись на вытянутых руках, откатился в сторону и в изнеможении распластался по тахте. Я уткнулась лицом в мокрую, волосатую подмышку, тесно прижалась к его боку, желая продлить блаженство, и вслушивалась в шумное дыхание любовника.

Азиз парил над нами орлом, высматривающим добычу. Хлопнув крыльями, потерял перышко — оно плавно опустилось на вздымающуюся грудь Сережки. Подумаешь, птичье перо! Это же не гиря, не подкованное лошадиное копыто. Невесомое, щекотное касание даже приятно. Но Волкову так не показалось, он нервно вскинулся:

— Нет, я эту падлу сейчас точно за окошко отправлю! Замороженную курицу из него сделаю!

Разрушил прелесть умиротворения — мою томность как рукой сняло. А уж об Азизе говорить нечего, он метался, выкрикивая смачные, невразумительные проклятия. Наверное, в переводе с языка его родных эвкалиптов они означали нечто вроде: «Не прелюбодействуйте, греховодники!» Но кто бы еще слушался попугаев?!