Черные минуты - читать онлайн книгу. Автор: Мартин Соларес cтр.№ 69

— Секундочку, приятель, мы ведь с тобой разговариваем.

— Черт подери, Чикоте, пусти меня!

Но Чикоте, который знал его не первый год, который помог ему на первых порах устроиться в полицию, не пускал его.

— Что стряслось, Чикоте? Что за хрень, почему ты меня не пускаешь? Ты рехнулся? Чем я виноват?

— Слушай, Ромеро, у меня приказ. Я точно не знаю, что ты натворил…

Сиго не дослушал. Он заметил, что черный ход никто не охраняет, и рванул туда.

— Ромеро! — закричали сверху, но он не остановился.

И вот когда он уже был одной ногой на парковке, чья-то рука грубо схватила его за плечо. Это был Траволта, а с ним Гутьеррес.

— Стой, кому говорят, сукин сын!

Подошли еще несколько человек. Ромеро примирительно поднял руки, желая успокоить их, однако взгляд Гутьерреса яснее всяких слов говорил, что ни один из людей не властен спасти ему жизнь. Хотелось сжаться, спрятаться, но спрятаться было негде. Гутьеррас свалил его на пол одним ударом, и избиение началось.

Их было четверо. Они оттащили его в камеру, где продолжили избивать.

— Ага, крыса, наконец-то ты попался. Так бывает с каждым, кто слишком много болтает.

Он не знал, долго ли это продолжалось. Он потерял сознание. Когда он очнулся, он лежал на земле, а его мучители совали ему в рот какой-то металлический предмет. Те зубы, что уцелели после избиения, они выдрали ему плоскогубцами.

— Парни, ведь его называют Сиго, Слепой? — спросил один из федералов. — А он вовсе не слепой, неувязочка получается. Пусть у него будет причина носить это прозвище.

— Нет, нет! — захрипел он. — Не надо!

Последнее, что видел Ромеро, был кусок проволоки в руке Гутьерреса, а затем он снова потерял сознание от жуткой боли, пронзившей левый глаз. Когда приехал мэр Торрес Сабинас и с ним еще двое, Ромеро валялся на земле окровавленным трупом.

— Какой ужас! — вскричал мэр. — Прекратите немедленно!

— Он это заслужил, — отвечали федералы. — Вы же не хотите, чтобы этот тип испортил вам карьеру? Не забывайте, что по вашей просьбе президент выделил два с половиной миллиона долларов на проведение карнавала в июне. Неужели вы откажетесь? Подумайте о том, какого праздника лишатся горожане и как они будут недовольны. Да и президент найдет способ вас отблагодарить.

— Ну а с ним что?

— Не беспокойтесь, мы о нем позаботимся.

Торрес Сабинас в последний раз взглянул на Ромеро и отвернулся, давая понять, что он согласен. Так президент, правительство и мэр заключили соглашение на трупах погибших девочек. Что ж, обычное дело — все города растут вокруг кладбищ.

Ромеро очнулся, когда его выволокли из машины на мосту. Федералы громко смеялись. Они были пьяны — он чувствовал, как от них разит спиртным.

— Ну что, Слепой, вылезай, приехали. Дальше поплывешь сам!

Ромеро с размаху швырнули в воду, и следом кто-то разрядил пистолет. Ему, можно сказать, повезло — его пощадили пули, он не ушел на дно, и почти сразу его, живого, выловил один из рыбаков в устье реки. Врачи собрали по кусочкам сломанные кости, хотя кое-что собрать не смогли. А Винсенте Ранхелю пришлось гораздо хуже.

Ранхель с изумлением наблюдал, как Моралес усаживается в «гранд-маркиз», когда к нему подошли два человека в штатском.

— Винсенте Ранхель Гонсалес?

— Да.

Тот, что был выше, сунул в рот сигарету.

— Мигель Миазаки из федеральной службы президента. Мы вас ждали. Давайте прокатимся?

— Но у меня здесь дело.

— Вы имеете в виду задержанного вами человека? Не беспокойтесь, мы о нем позаботимся. Прокатимся, а заодно и поговорим.

Они уселись к нему в машину. Миазаки впереди, а его приятель сзади.

— Мы приезжие, хотим посмотреть город и дом, где вы живете. Говорят, у вас там совершенно чудное место. Но сначала на набережную, идет?

Миазаки заметил у него под пиджаком кобуру с дядиным кольтом 38-го калибра.

— Можно посмотреть?

Ранхель, поколебавшись, отдал ему револьвер и почти услышал дядин голос: «Ах, племянник, что ты делаешь? Оружие и женщины — это то, чем нельзя ни с кем делиться».

Миазаки повертел его в руках, зачем-то покрутил барабан и показал револьвер товарищу:

— Смотри, Мануэль, тридцать восьмой кольт, старинный.

Мануэль с видимым удовольствием взял его и стал рассматривать.

— Мануэль любит кольты, — пояснил Миазаки.

— Это оружие моего дяди.

— Было, — усмехнулся Мануэль, а Миазаки довольно расхохотался.

На светофоре, когда Ранхель захотел проехать на красный, поскольку дорога была пуста, Миазаки сказал:

— Не стоит торопиться, мы не нарушаем законы, верно?

Ранхель затормозил под огромным рекламным щитом «Рефрескос де Кола». Женщина на щите, казалось, смеется над ним, празднует победу. Впервые он обратил внимание, какие у нее во рту длинные острые клыки, как у собаки.

Когда они приехали к набережной, солнце уже садилось. Они остановились на пустой парковке и вышли. Последние лучи освещали противоположный берег, где что-то дымилось. Ветер разносил дым по кукурузному полю. Ранхель все понял.

Они сожгли его дом. Сожгли дотла. Осталось несколько дымящих бревен, которые пожарные поливали из шлангов. Рядом стояла патрульная машина. И Альбино со своим фотоаппаратом был тут как тут.

— Это был ваш дом, да? — спросил Мануэль. — Слушайте, амиго, мы не могли ничего поделать. Какая трагедия! Эксперты уже забрали тело в морг.

Ранхель, не стерпев, схватил его за отвороты пиджака и ударил головой в лицо. Миазаки будто ждал этого — он выхватил кольт и выстрелил, но револьвер только клацнул — осечка. «Ничего удивительного, — сказал лейтенант Ривера, — этого и следовало ожидать. Этот кольт уж двадцать лет как сломан».

— Успокойся, Ранхель, — сказал Миазаки, держа ствол у его виска, — не осложняй ситуацию.

Когда они проезжали по мосту, Ранхель почувствовал на сиденье что-то твердое. Это была старинная немецкая монета, подарок сеньора Торсвана. Наверное, Марианна сунула монету ему в карман прошлой ночью. «Так сколько, вы говорите, в жизни сторон?» — спросил он, остановился и швырнул ее в реку. Потом крепко сжал руль, очень крепко. А кровь струйкой стекала по щеке.

В то утро Хоакин Табоада проснулся раньше обычного. Ночью ему снилось, что его предшественник, шеф Гарсиа, который уж двадцать лет как умер, пришел к нему и стоит в ногах его кровати. Он и с ним еще кто-то.