Агент его Величества - читать онлайн книгу. Автор: Вадим Волобуев cтр.№ 3

С моря Нью-Йорк выглядел как обычный портовый город. Позеленевшие от сырости деревянные строения, множество судов у причалов, суета на пристанях. Улицы по ширине своей не уступали петербургским, а классическая простота планировки обнаруживала педантичную душу голландцев, основавших здесь колонию двести пятьдесят лет назад. Если бы не грязь и не обилие хаотично разбросанных лавочек, город мог бы привести в восторг даже ревнителя военной дисциплины государя Николая Павловича.

Костенко медленно продвигался по средоточию американской жизни, с детским восторгом озираясь вокруг. Английская речь, звучавшая отовсюду, пробуждала в его душе странное ощущение сбывшейся мечты. Обилие негров невольно заставляло поёживаться с непривычки – они мерещились ему таинственными и непонятными существами, от которых лучше держаться подальше. Всё это очень отличалось от чопорного, сурового Петербурга, где согбенные чиновники во фраках скользили вдоль стен, заискивающе кланяясь встречному начальству, а дворники и прохожие снимали шляпы перед проезжающим губернатором. Здесь люди вышагивали, высоко подняв головы, не шарахаясь от грохочущих экипажей, а простолюдины словно соревновались в достоинстве с богачами. Через улицы – неслыханное дело! – там и сям висели яркие полотнища с рекламой и объявлениями. Трёх и четырёхэтажные дощатые дома были раскрашены в яркие цвета, создавая ощущение праздника. Странно было видеть всё это человеку, привыкшему к гранитным громадам николаевского Петербурга. Не было здесь ни чиновных мундиров, ни гусарских доломанов, ни гимназистских курточек, люди одевались кто во что горазд, словно соперничали друг с другом в вычурности одеяния. Даже дома, казалось, кричали прохожим: «Взгляните на меня! Другого такого вы не найдёте нигде на свете».

Близость войны давала о себе знать. Всюду ездили конные разъезды, маршировали отряды волонтёров. Один из них, чеканя шаг, пел песню, которую Костенко слышал потом очень часто:

Глупый янки ехал в город,

Пони оседлавши.

В шляпу он перо воткнул,

Лапшой его прозвавши.

Глупый янки, хвост торчком,

Костюм напялил новый.

С девушками в пляс пойти

Он всегда готовый.

В лагерь мы с отцом пришли,

С нами – друг наш Гудинг.

Много бравых там вояк,

Толстых словно пудинг.

Глупый янки, хвост торчком,

Костюм напялил новый.

С девушками в пляс пойти

Он всегда готовый.

Был там вождь наш Вашингтон,

На лошади скакавший,

И миллион своих бойцов

К победе призывавший.

Глупый янки, хвост торчком,

Костюм напялил новый.

С девушками в пляс пойти

Он всегда готовый.

Рядом с волонтёрами шагал офицер, грубыми окриками равнявший строй. Люди, взиравшие на это шествие, были угрюмы и неприветливы. Многие смотрели на марширующих с явной досадой, некоторые, смеясь, стучали себя пальцем по лбу. Как видно, война не была популярна среди жителей города, или они просто устали от неё.

Улицы прямо-таки гудели от деловитости, над крышами реяли государственные флаги, придорожные забегаловки были полны военных в синих мундирах и широкополых шляпах. Кое-где виднелись следы разрушений и пожаров – напоминание о летних волнениях ирландских работников, когда народ негодовал по поводу рекрутского набора и освобождения негров.

Иногда мимо проносились отрытые коляски с богато одетыми людьми. На козлах сидели негры в простых штанах и суконных рубахах. Заслышав шум колёс по мостовой, толпа расступалась, но никому не приходило в голову снимать шляпы или хотя бы учтиво кланяться. Все были заняты своими делами, никто не обращал внимания на пассажиров в пролётках.

Повсюду были проложены рельсы для конных трамваев. Жителю России такое средство передвижения было ещё в новинку, а вот американцы явно воспринимали его безо всякого пиетета. Толпы простолюдинов набивались в красные вагоны, высовываясь из окон и свисая с подножек, а бойкие мальчишки цеплялись сзади за металлические лестницы и строили рожи прохожим. Удивительно и странно было наблюдать всё это.

Спрашивая дорогу, Костенко внимательно следил за реакцией собеседников, оценивая свой английский, но никто, вроде бы, не обращал внимания на его акцент. Оно и понятно – в городе толклось столько иностранцев, что могло показаться, будто он состоял из одних приезжих. Семён Родионович то и дело встречал группки европейских моряков, курсировавших меж кабаков и борделей, китайцев в холщовых рубахах, волокших на себе какие-то тюки, пейсатых евреев с дорогими часами в жилетных карманах, стоявших на пороге своих магазинов.

Он несколько раз оглядывался, проверяя, нет ли слежки, но что можно было разглядеть в этом говорливом море? На всякий случай он старался держаться людных мест, чтобы ненароком не угодить в лапы врагов или, того хуже, обычных грабителей. Время от времени он проводил рукой по левому боку, нащупывая под отворотом сюртука инструкции от великого князя Константина Николаевича. Было бы очень глупо потерять их в толпе или дать обчистить себя карманникам, которых в Нью-Йорке, как и в любом другом крупном городе, было, конечно, хоть пруд пруди. Но к счастью, ничего такого с ним не произошло, и он без приключений добрался до вокзала.

Ему повезло: поезд в американскую столицу отходил через пятнадцать минут. Он не мешкая купил билет во второй класс и зашёл в вагон. Следующего поезда пришлось бы ждать добрых два часа, что, впрочем, было не так уж много в сравнении с промежутками между прибытием поездов на Царскосельской железной дороге – единственной, которую до сей поры видел Костенко. Сам поезд оказался почти совершенно таким же, как в России, с той лишь разницей, что американские вагоны были несколько уже, да все окружающие здесь болтали исключительно по-английски, к чему Костенко пока не приноровился.

Он с удовольствием устроился на мягком сиденье, прислушивался к разговорам соседей. Их язык показался ему несколько отличным от того, на котором разговаривали британские матросы, но ухо, привычное к иноземной речи, с лёгкостью усваивало незнакомые слова.

Беседы велись главным образом о ценах на продукты и одежду, об освобождении негров и грядущих выборах губернатора. Женщины делились друг с другом личными горестями, мужчины говорили о политике и торговле. Кто-то упомянул о русской эскадре, но сообщение это не вызвало интереса. Люди были слишком поглощены бытовыми проблемами, чтобы отвлекаться на посторонние предметы.

Костенко, разумеется, больше всего волновали темы, связанные с войной, но об этом почти не говорили. Раз только кто-то высказал соображение, что Потомакская армия скоро развернёт новое наступление на Ричмонд – эта мысль прозвучала как бы между прочим и была тут же забыта. Казалось, люди были уже так измучены войной, что вспоминать о ней им было неприятно. Зато много говорилось о скорых выборах руководства штата – пассажиры оживлённо обсуждали кандидатов, ломая копья вокруг некоего Горацио Сеймура. Костенко было невдомёк, кто это такой, спросить же он не решался, боясь, как бы соседи, распознав в нём чужака, не прониклись к нему недоверием. Поэтому, устав блуждать мыслью среди незнакомых имён и событий, он перестал следить за нитью беседы и уставился в окно. Там тоже было на что посмотреть.